Память сердца - [21]

— А как Александра Ивановна? Сын ее дома?

— Опохмеляется. Да вы входите, — она распахивает передо мной дощатую дверь.

Мутный серый свет вливается в окна комнатки. За тусклыми стеклами подвала мелькают то валенки, то кирзовые сапоги, то не по-зимнему легкая обувь. Давно пора бы переселить жильцов из подвалов в хорошие квартиры. Помешала война.

— Здравствуйте, Александра Ивановна. — Одним взглядом охватываю фигуру больной, поникшую голову с пучком жиденьких волос. Женщина выглядит значительно старше своих лет. И какая душевная усталость в ее глазах… Как необходимы ей сейчас внимание, ласковое слово. Если можно было бы войти в аптеку, протянуть рецепт: «Пожалуйста, отпустите моей больной хотя бы немного радости!»

— Что у вас болит, Александра Ивановна?

— Второй день не могу глотать, — отвечает женщина. Осматриваю ее горло, такое же бледное, как она сама. «Ангина? Вроде бы нет».

— Ангины нет. У вас анемия — следствие расстройства питания. Но вы, Александра Ивановна, не огорчайтесь. Все это поправимо. Выпишу вам дополнительную карточку на молоко, назначу уколы витаминами. Кроме того, пейте настой хвои, в нем много витамина- С, и обыкновенные дрожжи. Завтра утром сдайте кровь на анализ. Послезавтра приду к вам. А главное — не расстраивайтесь! Постарайтесь думать о хорошем. У нас такая радость — освобожден Никополь! Вечером смотрите салют — двадцать залпов из двухсот двадцати четырех орудий. Так что давайте радоваться! Договорились?!

С лица Александры Ивановны сходит выражение печали. Взгляд проясняется.

— Хорошо, доктор. Спасибо.

Но все оказалось гораздо хуже, чем я предполагала. Случилось просто непоправимое: Александра Ивановна — умерла. На следующий день, когда я была на обходе, к ней срочно вызвали Люду Вяткину. Люда определила у больной дифтерию зева. Это было чрезвычайное происшествие даже для военных лет.

Вместо обычного собрания участковых бригад состоялась срочная конференция врачей поликлиники.

Общее горе сплачивает теснее, чем общая радость. За длинным столом — мои товарищи. И как-то само собой получилось, что заместитель главного врача Наум Ильич Усыскин и заведующая терапевтическим отделением Софья Дмитриевна Чудовская, обычно сидящие рядом с главным врачом, сегодня оказались справа и и слева от меня. Напротив— представитель райздравотдела, эпидемиолог со строгим хмурым лицом.

Эпидемиолог задает мне обычные в таких случаях вопросы.

— Внимательно ли вы осмотрели горло больной? Почему не взяли мазка из зева на дифтерию?

Отвечаю кратко, кажется, убедительно, потому что лицо Марии Павловны проясняется. Утверждаю — ангины у больной не было. Клиническая картина и анализ крови подтвердили поставленный диагноз. Но смерть трагически оборвала начатое лечение. Коллеги отводят глаза. Всем как-то неловко, словно это — суд. «А ведь, и вправду, суд, — думаю я. — Нам всем необходимо знать, что это — трагическая случайность или недопустимая врачебная ошибка».

— Попросим доктора Вяткину обрисовать нам клиническую картину, которую она видела через сутки после осмотра больней участковым врачом, — звучит голос представителя райздравотдела.

На Люду больно смотреть. Только мы двое осматривали больную. Я — в начале заболевания. Она — за полчаса до смерти. Я видела бледное горло, она — покрытое грязно-серыми налетами. Умолчать ей об этом невозможно — врачебный долг! Глаза Людмилы заплаканы, в руках комочек носового платка.

Подбадриваю коллегу взглядом. Дескать, мне все равно не поможешь — говори правду!

— В комнате больной слабое освещение, — говорит Люда, пытаясь защитить меня, — из-за этого можно было не разглядеть налеты в горле…

— Значит, налеты все-таки были? И вы не находите в себе гражданского мужества обличить свою коллегу в том, что она их проглядела, что ею допущена ошибка!

Слова падают на меня как глыбы. И все-таки становится легче. По крайней мере, все ясно!

В зале шум. Теперь каждый хочет высказаться. Софья Дмитриевна Чудовская поворачивает к начальству резко побледневшее лицо:

— Сначала нужно окончательно установить, есть ли тут врачебная ошибка. Врачебная ошибка обычно — следствие слабой подготовки, грубой небрежности, торопливости, равнодушия. Но мы все уверены, что ни одной из этих причин в данном случае не было! — Глаза выступающей мечут молнии. — Судя по всем данным, — продолжает она, — мы сейчас можем говорить только о неясной клинической картине, не позволившей уточнить диагноз в первые часы заболевания. К тому же вот этот документ, — Софья Дмитриевна достает из папки белый квадратик бумаги, — подтверждает, что у больной была тяжелая анемия. Я звонила в судебно-медицинскую экспертизу. В первых посевах дифтерийной палочки нет! Окончательный ответ будет через три недели. И только тогда можно говорить, ошибся врач или нет.

Заведующую терапевтическим отделением поддержали коллеги. Нет, это не было желанием выгородить товарища, укрыть его от ответственности. Мне доверяли, как врачу, коммунисту, товарищу. На конференции много говорилось и о положении участкового врача: на приеме в поликлинике до сорока человек, до двадцати вызовов на дом и еще ночные дежурства в формировании МПВО.