Пальмы в долине Иордана - [21]

У овчарки Ласси появились прелестные щенки. Я хожу любоваться ими, и в конце концов не выдерживаю, беру себе одного — самого славненького. Щенок такой беспомощный, крохотный. Я сажаю его в коробку из-под ботинок, он жалобно пищит, и замолкает только у меня на руках. Рони качает головой:

— Сашка, это же помесь овчарки с доберманом, а не болонка! Ты его портишь!

Но удержаться от того, чтобы целовать и тискать пушистый комочек, совершенно немыслимо. Его будут звать Шери, “мой дорогой”. Паршивец изжевал пластинку и нарядные туфли, а сердиться на него не хватает суровости. Теперь я всюду хожу в постоянном сопровождении тявкающего клубка.

Сегодня вечером все собираются на барбекю из пойманного ребятами дикобраза. Я тоже иду вслед за Рони. Дрор и Эльдад развели огромный костер, немного поодаль, в темноте, стоит большая клетка, в которой кто-то возится. Огромный дикобраз словно знает, что ожидает его, и упорно тычется носом в прутья, несмотря на то, что весь нос уже окровавлен. Меня берет ужас, мне жалко его и противно представить, что скоро этого зверя убьют и будут есть. Клетку уносят, все продолжают сидеть у костра, болтать, смеяться. Ури играет на гитаре, Ицик — на аккордеоне, все поют старые израильские песни, большинство из них на мотивы советских, которые в России давно плесневеют в репертуаре Зыкиной, а тут исполняются ребятами на полном серьезе. Ну, может, не все на полном серьезе. Когда Дафна задорно заводит “Ану бану арца ливнот у-леибанот ба…” (“Мы прибыли в Страну, строить себя и ее…”), Ури сразу подхватывает дурным частушечным голосом: “Мы прибыли в Страну, поймать в ней девчат…”) Я полулежу в объятиях Рони и ненадолго засыпаю. Просыпаюсь оттого, что он подает мне шампур с нанизанными маленькими кусочками мяса. Жалко дикобраза, но с другой стороны, я проголодалась, и запах жареного мяса соблазняет.

Пробую — кусок жилистый, но есть можно.

В ближайшие выходные решено устроить показ мод.

Дафна говорит:

— Ну, Саша, ты у нас самая большая модница! Не ударь в грязь лицом!

Быть самой большой модницей здесь совсем не трудно — надо только являться на субботний ужин в юбке вместо шорт. Но показ мод — это моя стихия. Натянув недавно купленный на улице Яффо овероль с уймой карманов, туго перетянутая широким поясом и с молнией, распахнутой на груди почти до пупа, я, балансируя на высоченных каблуках, прохожу по столам, сдвинутым в линию вместо подиума, старательно вертя бедрами и взмахивая накрученными локонами. Мое выступление вызывает бурю криков, свиста и аплодисментов. За мной, осмелев, выходят и остальные девчонки, вырядившиеся кто во что горазд. Всеобщее восхищение на глазах у Рони очень приятно, но еще приятнее сознание, что я не просто участница, а лидер и наставник остальных девчонок. Даже Шоши, и та выходит в придуманном мною наряде: в косыночке, шортах и ковбойских сапогах: ни дать, ни взять пионерка поселенческой эпохи.

— Как ты не падаешь в этих туфлях? — с уважением спрашивает меня Дафна.

— Подумаешь! Я в таких раньше на работу каждый день ходила. Утром надевала и вечером снимала, — небрежно бросаю я. — Это тебе не винтовку чистить…

Проклятые автоматы раздали немедленно по прибытии в Итав. Был инструктаж по применению, хранению и чистке личного оружия, но я пропустила его мимо ушей, как нечто, что “господам, а не нам”. Я тут единственная, не служившая в армии, и понятия не имеющая, что делать с этой железякой. Не могу представить, чтобы мне когда-нибудь понадобилось отстреливаться. “Узи” мирно покоится под кроватью. Я иногда натыкаюсь на него, когда ищу Шери, и запихиваю поглубже.

После демонстрации мод ко мне подходит Рони и протягивает какой-то твердый желто-зеленый фрукт. Фрукт странно пахнет.

— Что это?

— Манго, — говорит Рони. — Индийский фрукт, очень полезный.

— А как его едят?

Перочинным ножичком Рони отрезает золотистый кусочек.

— На, попробуй, только шкурку не ешь.

— Вроде вкусный, только запах непривычный…

— Решено разбить в Итаве опытную плантацию — деревьев пятьсот — семьсот пятьдесят. — Я рекомендовал поставить тебя ответственной за этот проект. Хочешь?

Я беру из его рук драгоценный плод и подношу к лицу. О, как дивно пахнет это золотистое чудо!

— Вот оно! То, что будет только у нас! — счастливо выдыхаю я.

— Да, пока их почти никто не выращивает. Это тебе не баклажан, килограмм за лиру в базарный день.

Какой великий взлет для рядовой труженицы полей! Что там какие-то Шошины ясли: теперь у меня своя плантация экзотического сокровища!

Сажали, как всегда, все вместе, но я чувствовала себя хозяйкой, потом уже самостоятельно высаживала новые деревца взамен не привившихся. По утрам я больше не лезу в общий грузовик, до плантации меня подвозит на тракторе Ури.

— Видал, через несколько лет мы завалим всю страну нашими манго! У нас будут разные сорта! — хвалюсь я. Ури недостаточно впечатлен. — Мои манго — одни из первых во всем Израиле! В Европу экспортировать будем и продавать там на вес золота!

— Ладно тебе, Сашка, — смеется Ури. — Подумаешь — фрукт выращиваешь! Тебя послушаешь, можно подумать, ты пенициллин изобрела!

Он довозит меня до плантации и оставляет там одну до обеда. Быть самой по себе приятно. Я брожу, мажу стволы известью, проверяю систему полива. Часов у меня нет, но когда солнце поднимается достаточно высоко и живот начинает бурчать от голода, с нетерпением принимаюсь высматривать свой транспорт. Трактора все не слышно и не видно, зато на соседний холм прибредает с своими козами арабский пастушонок. Делать ему нечего, и он следит за моими действиями, время от времени истошно покрикивая на своих подопечных. Это меня смущает. Во-первых, вокруг ни души, мало ли что ему в голову придет, во-вторых — даже пописать невозможно.