Палка, палка, огуречик... - [31]

И наконец, получил настоящее ранение я — мы баловались карбидом — сейчас эти серые камушки редко применяются, а тогда ацетилен в баллонах был большой редкостью, бутылка взорвалась, парню, который держал ее в руке, — ничего, а мне пробило щеку, так что потом пришлось накладывать швы, и шрам от того ранения я ношу всю жизнь — многие думают, что это след от опасной бритвы, и смотрят с уважением. Хотя кое-кто и — без…

Вот тогда-то, после очередной экзекуции, повела меня мама первый раз в жизни к профессиональному фотографу, чтобы успеть запечатлеть живым. Ей казалось, что час моей неминучей гибели уже совсем близок…

А лучшими моими друзьями в этот период были легендарный Леха Ковков, уже упоминавшийся здесь, а также его старшая сестра Нинка, тоже упоминавшаяся как подруга Зинички. Правда, тогда Нинка еще не была беременна от солдата Васьки, а исполняла обязанности атамана нашей небольшой, но рисковой компании, будучи среди нас, как сказали бы нынче, «самым крутым пацаном», ей-богу, без всякой натяжки.

Нинка умела и имела право открыто курить, хотя очень редко это делала, а когда забеременела, перестала вовсе, она, по-моему, могла запросто побить любого мужика, что и делала не раз, но всегда справедливо, ныряла на пруду с нырялки или с пешеходного моста в зловонную Исеть не «солдатиком», а вниз головой и, освоив вождение мотоцикла — сосед-мотоциклист, обладатель трескучего драндулета марки «М-1-М», видимо, благоволил Нинке, — обучила этому делу и нас, мелочь пузатую.

Помню во всех деталях: каждому дозволялось сделать по лесному стадиону один круг. А наша инструкторша сидела сзади и делала за нас основные манипуляции. Впрочем, никаких особых манипуляций не требовалось — ездили только на первой передаче.

Но, разумеется, едва первоначальный восторг стал убывать, столь малая скорость меня устраивать перестала. И на финишной прямой я повернул ручку газа до конца. И так держал, несмотря на крики инструкторши. Но на финише сбавил газ.

Когда мы сошли с мотоцикла, Нинка, однако, не ругалась, а наоборот, хохотала во все горло.

— Ну, Сана, ну, гад, я же чуть не кон… Чуть не уссялась из-за тебя!

И я догадался, о чем речь. У меня и у самого от этой вибрации свербило в промежности…

Между тем, как ни странно, я не помню, чтобы эта девушка Нина материлась. В качестве ругательств она употребляла сильные, но не матерные слова: «фашист», «гад», «суконка»… Ими она, а также подзатыльниками чаще всего награждала родного братика Леху, того, который мог кого угодно послать по известному адресу — будь то молодая учительница или бывалый милиционер, с которыми уникальный Леха церемонился не больше, чем с обитателями других улиц, причем то и дело — без всяких причин…

А занятная семейка была. Мама как мама, слова дурного от нее не услышишь, но детки… Старший Александр на воле бывал редко и не подолгу, поэтому познакомиться с ним как следует не довелось. Впрочем, он с малолетками и не водился. Про среднюю, Нину, в основном уже сказано. Но младший, Леха, вне всякого сомнения, их, вместе взятых, намного превосходил, будучи по самой глубинной сути личностью не просто криминальной, но прирожденным отморозком. Беспредельщиков, каких сейчас расплодилось — не перестрелять, а тогда они были большой редкостью даже в криминальном мире и жили совсем мало…

В общем, Леха, скорей всего, от природы был наделен особым сволочным даром, большей сволочи я за всю многотрудную жизнь не встречал.

А было мне уже лет десять, Лехе, вероятно, одиннадцать-двенадцать. И он, я ничуть не преувеличиваю, держал в страхе весь наш захудалый рабочий поселок, вскоре — ради смеху, что ли, — переименованный в город. И я не помню, чтобы моего другана хоть раз кто-нибудь крепко побил.

А между тем ростом он был мелок — чуть выше меня, правда, имел развитые мускулы и крепкие жилы. К тому же, вопреки расхожему мнению, берущему начало, как представляется, в оторванных от реальности педагогических кругах, Леха не ведал страха. И добавьте еще сюда абсолютные наглость, коварство, вероломство…

Так что старшеклассники предпочитали с ним не связываться, опасаясь его взрослых дружков, хотя никаких таких дружков, я точно знаю, в помине не было, да Леха и сам этим не хвастал, правда, слухи тоже не опровергал, что легко объяснимо. Но наверное, люди мыслили логически: не может быть, чтобы за таким чудовищем не стоял кто-нибудь еще более значительный.

А среднеклассники и младшеклассники безропотно терпели ничем не сбалансированный террор…

Нет, если вы подумали, что я ходил у Лехи в холуях, то это не так. Маме все-таки не удалось сделать из меня законченного патологического труса. Возможно, оказали сопротивление сами бессмертные гены, иначе — что?

Холуев хватало и без меня. Я же нужен был в качестве друга.

Невероятно, но факт, моя строгая мать никогда не пыталась мне диктовать, с кем я могу дружить, а с кем — ни в котором случае. С ее стороны, наверное, это очень большое упущение, но, возможно, она интуитивно догадывалась, что если пойти по пути народной мудрости «с кем поведешься, от того и наберешься», то очень скоро окажешься перед самым банальным зеркалом, поскольку друзья — друзьями, а уж мамино влияние-то по-любому не слабее…