Палимпсест - [26]

Он почувствовал приближение гибельной депрессии. Чернильная тень ее нависала над ним все эти месяцы, пока он неистово рылся в Библиотеке, но тихое исчерпывающее обследование его души, предпринятое Кафкой, сработало как катализатор. Теперь уверенность в том, что он никогда больше не увидит ни Сири, ни Магнуса, ни Лианны, только возрастала — и даже если он когда-нибудь и разыщет их, тени, укоренившиеся в его сознании под безжалостным светом настольной лампы инспектора Департамента Внутренних Дел, загонят их еще дальше в неисторию.

Он продолжал слоняться по улицам.

Цивилизация давила на землю, как тяжелое одеяло, как раковая опухоль на живые ткани, все эти пятиэтажные серые жилые дома в районах блочной застройки и помпезные каменные деловые здания с колоннами, портиками, карнизами, которые облюбовали воркующие голубки. Город упревал в летней жаре, запах лошадиного дерьма, над которым носились тучи мух, смешивался с кисло-резкой горечью печного дыма. На улице, кроме него, были и другие люди: вот мелкий торговец продает с подноса яблоки, вот влюбленная парочка, прогуливаясь вместе, неспешно дышит этим воздухом. Пирс медленно шел по обочине широкой улицы, пот катился по его спине под костюмом, и, пытаясь найти под магазинными тентами укрытие от безжалостного летнего зноя, предоставил навигационной системе телефона направлять его шаги так, чтобы даже после беспорядочных скитаний он мог найти дорогу домой. Иначе он мог бы блуждать в этом мире теней вечно и никогда не отыскать своих следов… Хотя Стазис и его устройства повсеместного наблюдения запустили коготки даже в эту последовательность событий, история оставалась здесь перепутанным клубком, многие нити многократно сплетались, а иные даже были вырваны из окончательного узора…

Запах подсказал ему, что он не один. Сладковатый цветочный аромат коснулся его ноздрей, вызвал в нем полузабытое чувство преступного восторга и недозволенного наслаждения, заставил сердце бешено заколотиться. Зыбучие пески памяти пришли в движение. Я знаю этот запах…

Его телефон завибрировал.

Не выказывай тревоги, прошептал кто-то в его голове по-уремски. Они следят за тобой. Голос был его собственным.

Парочка прошла рядом с ним, держась за руки.

Это был ее запах, аромат, свойственный ей одной, но… Где ты? — передал он. Покажись.

Телефон опять завибрировал, как если бы ему в межреберное пространство залетела рассерженная оса. Не при них. Иди туда и жди, сказал предательский голос, и в тот же миг где-то в дальнем уголке его мозга возникла геометка. Мы заберем тебя. Место, назначенное ею для свидания, располагалось в нескольких километрах отсюда, в парке. О том, что там творилось по ночам, ходила дурная слава[19]. Французский поцелуйчик смерти.

Он попытался не глазеть вокруг. Это может быть она, подумал он, яростно встряхнув тридцатилетнюю головоломку воспоминаний. Постепенно он сопоставил ее образ с фигурой человека, по чьим следам теперь шел. Фигура была облачена в непримечательное платье девятнадцатого века и носила широкополую шляпу. Как только они вышли на людную улицу, он коснулся заветного уголка в своей памяти: Меня допрашивали в Департаменте Внутренних Дел. Допытывались насчет Ярроу.

Ты уже сообщил нам об этом. Следуй в указанное место. Остальное предоставь нам.

Телефон Пирса затих. Он искоса поглядел по сторонам, но той парочки больше не было видно. Он шумно высморкался, прочистил ноздри и попытался найти там отзвуки того эха, что пробудил в нем этот родной до боли запах. Но они тоже исчезли. Несомненно, все это было иллюзией. Ловушкой, которую подстроил Стазис. Кто же еще?

Следуя внутренним сигналам телефона, Пирс медленно пересек парк, стараясь держать плечи расслабленно, потом свесил руки по бокам, делая вид, что просто гуляет тихим вечерком. Но сердце его бешено колотилось, а кишки скручивала постепенно нараставшая боль. Ощущения были такие, как если бы он проглотил боевую гранату. Ты уже сообщил нам об этом. Следуй в указанное место. Остальное предоставь нам. Его собственный предательский голос был подозрительно колким и смертельно циничным. Они следят за тобой. Слова бога-отступника, бога-узурпатора, чья гордыня сподвигла его перегородить плотиной течение истории. Или же представителя таинственной Оппозиции, о которой предупреждал его Кафка? Это было невыносимо. Вполне возможно, что я лезу прямиком в мышеловку. Пирс обдумал эту мысль и начал действовать. Для начала он активировал библиотеку макросов, которая была встроена в его телефон на такой случай. Урок, о котором безжалостно напомнил ему Суперинтендант-схолиаст Мэнсон, состоял в том, что здоровая паранойя — ключ к предотвращению кардиостимуляторов и прочих неприятных медицинских вмешательств.

Пирс пересек улицу и прошелся вдоль канала, миновав несколько жилых блоков, затем перебрался через реку по мосту и пошел в направлении трехсекционных ворот парка. Неисчислимые возможности таились в лежавших на зеленой траве тенях, подобные мириадам бабочек, которых ежеминутно давит жестокий башмак. Эта часть истории, отделенная более чем столетием от первого в мире общества постоянного наблюдения, возникновение которого Стазис принял за точку отсчета своей личной истории, была странным, но весьма значительным образом изменчива. Никто не мог с уверенностью утверждать, кто пройдет мимо по улице в любую определенную минуту, и притом это не имело никаких разрушительных последствий. Его возможности были не слишком точно определены, зато более гибки.