Палачи и жертвы - [42]

Только в одном Рухадзе ничуть не лукавил — когда признавал аморальность своих поступков и в то же самое время отстаивал собственную политическую безупречность. По его глубокому убеждению, можно быть подонком, стопроцентным дерьмом и вообще кем угодно, но при этом незыблемо хранить верность партии и занимать любую государственную должность. Я. пожалуй, не стал бы акцентировать на этом внимание читателей, если бы речь шла лишь о Рухадзе. Нет, это была мировоззренческая норма определенного круга тех, кого я назвал преторианцами, закон жизни, которым они руководствовались.

Впрочем, обстоятельный разговор о преторианцах и их уголовных преступлениях впереди, а пока что совершим экскурс в прошлое и взглянем на Рухадзе в то время, когда он был в ореоле власти.

ПУТЬ НАВЕРХ

До середины тридцатых годов Рухадзе продвигался по службе медленно, но верно, а затем разом скакнул вверх благодаря двум обстоятельствам, непосредственно связанным с одним и тем же явлением — так называемой «ежовщиной». С одной стороны, массовое уничтожение руководящих кадров НКВД привело к появлению обилия престижных вакансий, а с другой, именно Рухадзе показал себе рьяным борцом за светлые идеалы.

Кампания по тотальному разоблачению врагов народа всех мастей и оттенков застала майора Рухадзе в Гаграх, где он возглавлял местный райотдел НКВД. Мы, вероятно, никогда бы не узнали подробностей его гагрских свершений, если бы не рапорт В. Н. Васильева, в то время заместителя Рухадзе. Васильев был опытным чекистом и, надо полагать, успел ко всему приглядеться. Впечатлительным его не назовешь, но ему, как видно, претила звериная и вдобавок бессмысленная жестокость шефа, что и побудило его в феврале 1938 года подать рапорт на имя наркома внутренних дел Грузии С. А. Гоглидзе, а впоследствии, в 1953 году, подтвердить факты на допросе в МВД СССР. Привожу выдержки из Документов:

«В 1937 году… арестовали некого Леткемана, немца по национальности, который под пытками признался в сотрудничестве с германской разведкой… На допросах Леткемана я убедился в том, что он абсолютно не понимал, что представляет собой диверсионная агентура, массовое осведомление, агентура на консервации и т. д. Следствие само учило Леткемана терминологии и этими, по существу, провокационными вопросами подсказывало ему пути ложных признаний… Его раздевали догола, били по несколько часов подряд по чему попало… Делалась веревочная петля, которая надевалась на его половые органы и потом затягивалась… По показаниям Леткемана было арестовано большое число лиц, названных им шпионами…

…Майор Рухадзе дал сотрудникам установку: «Кто не бьет, то сам враг народа!»

Однажды я зашел в кабинет следователя, который допрашивал арестованного эстонца по подозрению в шпионаже на немцев. «Как он ведет себя?» — спросил я. «Молчит, не хочет признаваться во вражеских намерениях», — ответил следователь, заполняя протокол. Я внимательно посмотрел на арестованного и понял, что тот мертв. Обойдя вокруг него, я заметил кровь на разбитом затылке…

Словом, в помещении райотдела днем и ночью стоял сплошной вой, крик и стон…»

Узнав 15 лет спустя о рапорте Васильева, Рухадзе не согласился с этой оценкой, отметив вопиющую ее нелогичность:

«Васильев преувеличивает и сгущает краски. В частности, он абсолютно неверно пишет, что в 1937 году в Гагрском районе НКВД будто бы днем и ночью слышались крики истязуемых.

Я хорошо помню, что днем меры физического воздействия к арестованным, как правило, не применялись, ибо в это время в райотдел приходили посетители и проводилась текущая работа. Понятно, что днем прибегать к избиениям мы не могли…»

Что можно добавить к этому? И нужно ли добавлять?

В 1938 году никто не задал Рухадзе ни одного вопроса по поводу его зверств — рапорт положили под сукно, а самого Рухадзе в порядке поощрения назначили начальником следственного отдела НКВД Грузии. Что же касается замученного Леткемана, то вся его вина заключалась в том, что он родился немцем. Из материалов дела явствует, что первоначально он всего лишь «подозревался во вредительстве в области пчеловодства».

В центральном аппарате НКВД Грузии Рухадзе не преуспел — его быстро раскусил новый нарком Рапава, сменивший на этом посту Гоглидзе, которого Берия перевел в Ленинград. Убедившись в том, что Рухадзе склонен к интригам и весьма опасен, Рапава ждал подходящего случая, чтобы аккуратно избавиться от него. И дождался: при разделении наркомата на два Рапава возглавил НКГБ, сплавив Рухадзе в НКВД.

Вот как Рухадзе прокомментировал это событие:

«…мне было непонятно и даже обидно, почему Рапава с большой охотой согласился перевести меня в НКВД… Работал я начальником следчасти, был доволен и уходить из госбезопасности не хотел…»

По–видимому, с тех самых пор Рухадзе затаил злобу на Рапаву. Поквитался он с ним через одиннадцать лет, но эта история впереди. А пока скажу, что в НКВД Грузии Рухадзе не задержался — началась война, и он перешел в другое ведомство, став подчиненным Абакумова.

«…Впервые познакомился с Абакумовым в 1940 году в Москве, куда приезжал на совещание в НКВД, — писал Рухадзе в заявлении на имя Берии. — Тогда он был начальником УНКВД Ростовской области и тоже приезжал докладывать. После совещания мы встретились в гостинице «Москва» и вместе поужинали… Когда я в 1941 году был назначен начальником Особого отдела Закавказского фронта и узнал, что Абакумов является начальником Управления особых отделов Наркомата Обороны, я обрадовался. Но это был уже не тот Абакумов — встретил он меня сухо, неприветливо. С тех пор и до последнего времени Абакумов держал меня на расстоянии, был официален и лаконичен…