Палачи и жертвы - [31]

- Э, хорошо сын, хватит. Наливай давай.

- Да пошел ты...

После этих слов Михаил поднял руку на отца, кулак завис в воздухе, а отец в ожидании удара зажмурил глаза. Но сын опустил руку, пожалел своего батю.

Самодовольный Михаил Чернов вышел на улицу. Ему было приятно. Внутреннее тепло грело тело изнутри. Он уже вырос в своих глазах, как бы, самоутвердился. На многих пожилых людей смотрел свысока, отца ругал постоянно. По сути, такого отца стоит ругать, но это бесполезно.

Миша начал выпивать, хоть и редко, но начал. Вот и сейчас, выпив с отцом горилки, и закусив сальцом, он прошелся по центральной улице Тюмени. Сегодня у него был выходной и проходя мимо сельхозтехникума он опять взглянул туда со стороны. ''Спи спокойно, Владимир Ильич, я рядом. Я тебя охраняю, слышишь Я', разговаривал он сам с собой.

Мимо прошла его старая учительница Мария Евдокимовна. Она ему улыбнулась, но он, даже не поздоровавшись, строго отвернулся от нее. Он не хотел сбиваться с ритма, он даже сам чувствовал, как внутренне меняется. Нечего со всякой швалью здороваться, отвлекаться. Ему казалось, что одно его присутствие, одно его дыхание радует и воодушевляет богов. Миша рвался в Москву, в Кремль. Он хотел проникнуть в самый высший круг правительства, откуда управляют движением. Он норовил туда попасть, невзирая на огромную пропасть между собой и этим Олимпом. ''Все бы хорошо, только вот с бабами у меня никак не получается. Вот бы переспать бы с кем-то и наступит сразу счастье - то, а. Уж ничего больше не надобно будет', думал про себя Миша. На самом деле, несмотря на свои 20 лет, он еще ни разу не был в постели с женщиной. С половой функцией все было в порядке, просто стеснялся он своей кисти, своей уродливой руки. Куда он такой пойдет? Вот и мастурбировал он, дабы сперма из ушей не вытекала. Долгие годы его рука только исполняла роль онаниста, не более. На что тратится энергия, боже!!! Он мучился, нервничал. Ведь ему 20 лет, он охраняет Ленина, у него есть перспектива, а он еще с бабой не переспал, был девственником. Нет, так нельзя, надо что-то решать.

Прошло еще два месяца. На носу был новый 1942-й год. Стояли сугробы, кругом белым бело. Он по-прежнему исправно охранял саркофаг. Правда, уже осмелел. Ночью, когда никого в техникуме не оставалось, он во время своей смены несколько раз открыв крышку саркофага, притрагивался к мумии Ильича. Его манил запах, исходящий от Ленина. По его мнению, это был запах революции, запах Петрограда, запах Маркса и Энгельса, запах Авроры. Рука Михаила дрожала, когда он тянулся к пиджаку, к лысой голове Ленина. Но он волновался только вначале, потом уже начал подправлять ему галстук, даже гладить Ильича по гладкой лысине. Он так привык к его телу, что уже часто общался с ним, беседовал о жизни. "Кто знает, может, и динозавры не вымерли бы, научись они менять цвета, как хамелеоны''.

В то утро, после смены, Михаил решил хорошенько отдохнуть. Это был последний день уходящего года, т.е. 31 декабря 1941-го года Но в городе настроение было не новогоднее. На фронте фашисты наступали большими силами, захватывая наши города и села. Подавленность чувствовалась везде. Но это не распространялось на Михаила, он в тот день составил свою новогоднюю программу, мол, как он будет сегодня отдыхать. "Сначала выпью, причем хорошо выпью, потом пойду к Даше. Хватит уже, надоела. Пора уже ее заваливать в постель. По...бу ее, а потом пойду в лес, к речке. Подышу воздухом, подумаю о жизни своей''. С такими мыслями Михаил отправился к Даше домой. Она жила с бабушкой. Отец ее с братом были на фронте, а мать скончалась от тифа лет 10 назад. Дверь отворила сама Даша. Бабушка спала в соседней комнатке, слышен был ее храп, поэтому Даша всегда закрывала дверь этой комнаты. В этот день у нее было не очень хорошее настроение. От отца и брата уже давно не было вестей, поэтому на душе было горько, гадостно. Хотелось чего-то,.... но она сама даже не знала чего.

И в этот момент пришел Михаил с горилкой. ''Давай выпьем, Даша', ласково предложил Михаил. ''А что, давай', не мешкая ответила Даша.

И стол в тот день получился хороший, праздничный. Рыбные консервы, сыр, лимонад, сладкие коржики, все было на столе. "Такого изобилия я даже не ожидала', уже потом скажет про этот день Даша. Пить водку она могла, как любая сибирская баба. И в этот вечер ее понесло. Она жадно наливала себе в граненый стакан горилки, не чокаясь, пила, как старый монтажник. Он, обалдевший, глядел на нее, тоже пил, правда, не так как она, но пил, изредка закусывая. Даша же, будто с цепи сорвалась. ''Давай, давай, наливай, Ленинский охранник', бросала она ему, уничтожая рыбу. Такой разболтанной Миша ее никогда не видел. Она как будто куда-то торопилась, спешила. ''Ты куда-то спешишь?', спросил ее Миша. ''Нет, милый, я сегодня твоя навеки', томно произнесла Даша и посмотрев на него, высунула язык, облизала жирные от рыб губы и опять налила себе горилку. У него екнуло сердце, он странно себя чувствовал. Вроде бы он ее давно добивался, давно мечтал о ней, о ее теле, занимаясь при этом онанизмом. Но та была другая Даша, ни эта. А сейчас,... нет, и сейчас он ее хочет, ну просто Даша какая-то иная, что ли.