Палаццо Волкофф. Мемуары художника - [47]

Разумеется, я боялся показать свое невежество княгине, имевшей, благодаря европейской широте мышления, серьезный интерес в продвижении работы по отмене крепостного права. К тому же, я не мог уйти от мысли о том, что говорю с человеком, у которого моя мать провела несколько лет в качестве фрейлины, и к которому, как говорил мне мой отец, она испытывала глубокую привязанность. Мои эмоции становились еще сильнее, так как я знал о привязанности Великой княгини к моей матери.

Меня провели в комнату, где я увидел Великую княгиню, сидящей с баронессой Раден[184], ее секретарем. Вскоре разговор перешел к научным темам, и, в частности, к работе Гельмгольца «Tonempfindung»[185]. Великая княгиня удивила меня своими знаниями, и я попытался выразить свое восхищение, в то же время, интересуясь, как она их приобрела. Она ответила, что каждый раз, когда она ездила в Германию с баронессой Раден, ее величайшим удовольствием было встречаться со знаменитыми профессорами, чтобы приобретать знания таким же путем, как и любой другой студент.

К счастью, я был подкован в вопросах, рассматриваемых в работах Гельмгольца, которого знал лично. Мне было тогда двадцать три года, и я мало был осведомлен об этикете при дворе — ведь я не мог его приобрести в Гейдельберге среди своих товарищей. Очень скоро я забыл, кто сидит передо мной, и мой энтузиазм к вопросам науки заставил меня вскочить с кресла и ходить взад-вперед, громко говоря и жестикулируя. Не знаю, сколько это продолжалось, но Великая княгиня вдруг сказала, улыбаясь: «Почему бы Вам не взять мою руку?»

Сколько времени я не замечал ее протянутую руку, не могу сказать, знаю только, что сильно пристыженный, я поцеловал ее руку самым неуклюжим образом.

«Чем Вы занимаетесь в Петербурге? — спросила она, — и как Вы проводите вечера?»

«Пока ничем не занят, — ответил я. — Я не знаю никого и не вижусь ни с кем, потому что все мои близкие в это время года живут в деревне».

«Хотели бы Вы попасть на государственную службу?» — спросила она.

«Материальное положение моего отца сильно затронуто отменой крепостного права, — ответил я, — поэтому у меня не так много средств, чтобы я мог посвятить себя науке, как мне бы того хотелось, и обязан искать должность».

«А какую бы карьеру Вы предпочли? — спросила она. — Дипломатическую, в министерстве финансов, или на службе правительству, или что-то еще?» — продолжала она.

«Больше всего меня интересует сельское хозяйство и всё с ним связанное».

«Прекрасно, тогда сходите к министру Зеленому[186] и скажите, что это я направила Вас к нему. А раз уж Вы тут в одиночестве, приходите проводить Ваши вечера сюда. Вы всегда найдете кого-нибудь в гостиной».

Я раскланялся… Затем Великая княгиня поднялась и я попрощался, как умел, с этими двумя грациозными и образованными дамами, а на следующий день пошел к министру.

Нужно было помнить, что в России — самой сельскохозяйственной стране в мире — не было даже министра сельского хозяйства! «Министерством» являлся всего лишь отдел по государственным землям. Тем не менее, Петровско- Разумовская академия уже существовала в Москве, и кроме нее, было еще два или три сельскохозяйственных института в провинциях.

Министром был генерал в отставке, старый моряк с крестом, который усадив меня, принялся расспрашивать.

«Кто Вы и где Вы учились?» — сразу же спросил он меня.

«Я учился в Дерпте, где получил степень магистра сельского хозяйства, и в Гейдельберге, где получил степень доктора философии».

«Что Вы думаете о практических школах по сельскому хозяйству?» — спросил он меня.

«Я думаю, что они весьма необходимы, — ответил я, — но их польза не станет большой, если люди, которые будут руководить ими, не будут иметь прочные знания, основанные на научной основе».

«Что Вы думаете о сельскохозяйственной академии в Москве?» — спросил он.

Я, хорошо знавший, чего стоили студенты, когда они покидали стены той академии — известные всем своим невежеством — предпочел не отвечать то, что я думаю о ней, и я стал объяснять свою точку зрения на то, как должен быть организован сельскохозяйственный институт. Ведь в 1866–1867 годах работы по отмене крепостного права вызвали необходимость совершенно новых мер, чтобы помочь сельскому хозяйству преодолеть трудности из-за новых условий.

«Я думаю, сударь, что в такой большой стране, как Россия, где мало железных дорог и с таким большим разнообразием климатических зон, необходимо создать центр, где человек, работающий в разных отраслях сельского хозяйства (от винограда и пшеницы до льна и табака), смог бы обратиться за научными объяснениями к профессорам, которые преподают химию в сельском хозяйстве и физиологию растений. Эти профессора могли бы иметь лаборатории, чтобы управлять работой студентов последних курсов и учить этих молодых людей не только практической стороне, но также и научным экспериментам, чтобы возможность выполнять их существовала в разных частях страны. Таким образом можно было бы организовать в России экспериментальные станции, такие, как известные „Versuh Stationen“[187] в Германии, внесшие большой вклад в развитие сельского хозяйства этой страны: развитие зависит, кроме всего прочего, от научного знания людей, которые управляют этими станциями».