Палаццо Волкофф. Мемуары художника - [21]

В тот момент вошла Даниэла, и Кепплер повторил то, что он сказал о необходимости заставить ее мать покинуть комнату. Даниэла более не могла выражать желание не расстраивать свою мать в качестве причины отказа от изготовления маски, и была вынуждена разрешить мне привести Бенвенути, но только при условии, что слепок должен принадлежать ей и что скульптору нужно об этом сразу сказать.

Я принял ее условия, и Даниэла ушла, чтобы заставить ее мать выйти из комнаты. Вскоре Кепплер вернулся, объявив, что она покинула комнату умершего и что мы могли бы приступить к работе.

Было уже пять часов: я понимал, что нельзя терять ни минуты.

Посмертная маска Р. Вагнера, бронза с гипсового слепка работы А. Бенвенути (собственность Центра документации Музея Фортуни, предоставленная Музею Вагнера в Венеции, Попаццо Вендрамин-Коперджи)

«Дайте мне час, — сказал я врачу, — потому что Бог знает, где можно найти Бенвенути». Я немедленно отправился в спальню Вагнера.

Он полусидел в постели, покрытый парчой из зеленого телка. Я никогда не видел эту великолепную голову в лучших условиях с точки зрения искусства. Его бледность, хотя и далекая от трупной, лишь подчеркивала характерные линии его черт, и в тот момент они были необычайно различимы и милы. Я был удовлетворен, увидев его таким, каким его видел тогда, и был рад думать, что теперь каждый вагнерианец сможет испытать такое же удовлетворение, созерцая черты этого гения, даровавшего людям восторги. Я постоял у постели умершего несколько минут, а затем потел к гондольерам, чтобы как можно быстрее добраться до Бенвенути, адреса которого даже не знал. Чаевые в десять франков подействовали, и я вскоре прибыл в дом скульптора. К счастью, я нашел его дома, объяснив причину моего визита.

«Но, уважаемый господин, — сказал бедный скульптор, — я безуспешно прождал этим утром четыре часа, пытаясь получить разрешение на работу. У меня нет ни малейшего желания возвращаться во дворец Вендрамин; и даже если я это сделаю, можете ли Вы гарантировать, что на этот раз это не будет напрасным?»

«Да, я могу гарантировать это; но, увы, должен предупредить Вас, что слепок должен быть передан Даниэле».

«Почему же?» — спросил он.

«Таково ее желание, — ответил я. — Действовать иначе невозможно, и я должен был согласиться».

Бенвенути оставался задумчивым.

«Во имя Вагнера и всех вагнерианцев прошу Вас, дорогой маэстро; не во имя его семьи, которая подавлена горем и не в состоянии принять здравое решение. Все они потеряли свои головы, но Вы будьте великодушны и приходите; моя гондола ждет Вас».

В тот момент, когда я прибыл в Палаццо Вендрамин, к моему великому огорчению я увидел, что вместо того, чтобы дождаться скульптора, тело Вагнера уже перенесли в другую комнату и положили его, одетым в рубашку, на стол. Из-за движений, вследствие которых кровь прилила к его голове, его лицо больше не выглядело так, как прежде. Устав от тяжких дискуссий с Даниэлой и Жуковским, и впечатленный видом бедного мертвого тела (лицо покойного уже не имело пластические черты, которыми я был поражен накануне), я покинул дворец Вендрамин, не видя никого больше, и надеясь никогда больше не возвращаться к этому прискорбному эпизоду.

Но я оказался неправ.

Однажды кто-то сказал мне, что мой друг Молменти[83] стал обладателем маски Вагнера. Не могу вспомнить, сколько времени прошло между тем, как я это услышал, и днем, когда был изготовлен слепок. Могу только вспомнить, что, услышав эту новость, я несколько раз выражал свое удивление разным людям, заявляя, что, если кто-то и имел на него право, то это был я сам, поскольку только благодаря мне он существовал вообще. Очевидно, кто-то передал мои замечания, потому что, в один прекрасный день слепок с маски пришел ко мне, так сказать, нежданно-негаданно. Я никогда не знал — и никогда не хотел знать — кому я обязан этой милостью. Всё это произошло между 1884 и 1886 годами или около того.

Я уже забыл об этой истории, когда неожиданно, во время моего пребывания в России, получил письмо от 6 июня 1911 года подписанное: «Штефан Кекуле фон Штрадониц, камергер при дворе Шаумбург-Липпе», где он сообщал мне, что получил мой адрес от Жуковского, и что, в свою очередь, мадам Тоде, дала ему адрес Жуковского, поскольку доктора Кекуле интересовали факты о посмертной маске Вагнера. Этот доктор Кекуле знал, что у меня есть один слепок, и полагал, что всего их имеется четыре. «Очевидно, Вы — человек, больше всего знающий об обстоятельствах, при которых был снят слепок, и я был бы особенно признателен, если бы Вы прислали мне подробный рассказ о том, что произошло» — писал он.

Я написал этому господину, о существовании которого не знал до того момента, ответив, что знаю подробности и что, поскольку я собирался в Байройт, ему было бы легко найти меня там, так как я бы предпочел предоставить ему свой рассказ лично. Я прибыл в Байройт со своей дочерью и рассказал графине Волькенштейн[84] о письме, только что процитированном, а также о том, что намеревался встретиться с доктором Кекуле.

«Пожалуйста, не надо, — сказала графиня Волькенштейн. — Вагнеры никогда не были в хороших отношениях с этим человеком. Он может написать что-нибудь, что расстроит Даниэлу, а этого нужно любой ценой избегать, потому что у нее слабое сердце. В любом случае, — добавила графиня, — всё это появится в биографии Вагнера у Глазенапа».