Палаццо Дарио - [36]

– Рауль Госпик! Мерзкий гаденыш! – закричала Мария.

Сраженная горем и гневом, она беззвучно рыдала.

Полиция установила, что убийца ничего не украл – ни ценных картин, ни статуэток – ничего.

Рауль Госпик никогда больше не появлялся в городе на воде.

Марчеллино долго горевал по своему дорогому Фабио. Когда наследник Фабио, его элегантный кузен по имени Мариуччо Делинье, предложил ему взять Тинторетто из коллекции Фабио, он отказался.

– Нет, Мариуччо. Этого я не вынесу, – с грустью сказал он и потер глаза. – Мне будет казаться, что я ограбил его, мертвого.

Мариуччо Делинье провел всего несколько счастливых ночей в Палаццо Дарио. Его тоже не стало. Он утонул в луже. Он торопился из города на воде в Турин, на туманной дороге его машина перевернулась, и он вылетел из нее. Ранен он был легко, но, по несчастью, упал лицом в лужу и захлебнулся.

Так безжалостное проклятие Палаццо Дарио смахнуло с лица земли сразу двух необычных людей утонченного склада».

10

О работе Ванды в музее, о голубях, которые не годятся даже на pigeon pie45, и о том, как распознать в Венеции туриста

Морозини писал с рвением отличника, который первым хочет сдать свое сочинение, когда Ванда вошла в его кабинет. Увидев ее, он вздрогнул и покраснел. Опять эта тисненная золотом кожаная папка на столе! Он неловко застегнул ее и вскочил.

– Нет, нет, нет, – сказала Ванда. – Я не хотела вам помешать. Мне надо взять следующий том путевых дневников графа Барди.

Она взяла нужную книгу с полки.

– Кстати, какая красивая у вас папка! – польстила она ему, пытаясь отвлечь его от мыслей о своем проекте выставки. Это сработало.

– О да, это часть наследства! – гордо произнес Морозини.

– Что вы говорите! – воскликнула Ванда, и ее покоробило при мысли о вкусе прежнего владельца.

Но только Морозини открыл рот, чтобы начать свой монолог, вероятно, о венецианских правах наследования, она выскочила из кабинета.

В Восточном музее не было ни одного компьютера и ксерокса, только старая пишущая машинка. Секретаршей была старая «красная бригадирша», способная убить любого, кто осмелился бы задержать ее хоть на минуту после окончания рабочего дня. Директор Морозини, бывая на месте, обычно скрипел пером, отчего бумажная стопка на столе росла, или занимался продажей по телефону своего сладкого мерло. Ванде ни разу не выпало счастья увидеть хоть бы одного посетителя музея, но, кроме нее, это, казалось, никого не волновало. Каждый день она старалась найти себе полезное занятие. Она ломала голову над тем, как заманить сюда посетителей. Ей хотелось достойно оправдать пребывание на своей должности. Во всяком случае, в первые недели. Она предложила Морозини по-новому оформить перечень экспонатов, каталог, основать Союз попечителей музея. Каждое утро она приходила с новой идеей. И каждое утро Морозини и секретарша в ответ смотрели на нее с ужасом в глазах. Она внутренне протестовала, читая убористо исписанные путевые дневники основателя музея графа Барди, немилосердно по отношению к будущему читателю в подробностях останавливавшегося на каждой мелочи своей поездки в Азию, которую он на рубеже столетий совершил со своей женой принцессой Адельгондой ди Браганца: «Адельгонда исцелилась вдобавок от ревматизма суставов. Наша дорогая спутница баронесса фон Хертлинг очень рада возможности встретить на Яве своего брата, который работает там лесоводом. Граф Генри Лючези присоединится к нам в Гонконге вместе с графом Алессандро Цилери, этот милый молодой человек – настоящий перл, а также барон фон Хайдебранд, самый веселый, добрый и ловкий попутчик, которого мы когда-либо встречали… »

Прочитав это, Ванда предложила Морозини организовать выставку под названием «Венецианские японизмы». Она сама бралась каталогизировать завалы фотографий, сделанных графом Барди в путешествии, и написать к ним комментарии. Такая выставка как пить дать привлечет массу японских туристов! Директор Морозини был шокирован и тут же отказал.

Ванда читала дальше. Читала все, что могла найти: «Венеция и оборона Леванте», «Британская ориентальная школа», «Путешествия Марко Поло», «История фарфора», «История революции и обороны Венеции 1848 – 1849 гг., на основе итальянских и австрийских источников». Она перелистывала «Шунгу» – альбом эротических японских гравюр и погружалась в «Рассуждения» – сонеты божественного Аретино:

«Зверь скрыт в тебе, мне же облик мимозы предан;

Если веришь, что можем мы, разные, слиться;

Дай же объятью тесниться;

Чувствую я, что взмываю тотчас к небесам».

Эротическая литература всегда была любимым чтением Ванды. Она читала сонеты Джузеппе Джоаккино Белли, венецианских мастеров, вирши куртизанки Вероники Франо и эротические стихи Джорджио Баффо. Особенное впечатление на нее произвела его «Ода лощине», несмотря на то что она не ладила с венецианским диалектом.

Она опять пришла с предложениями: выставка под девизом «Дороги Марко Поло» и перформанс под названием «Меч самурая». Однако чем больше она предлагала, тем дальше отстранялся от нее Морозини. После восьмой попытки Ванды оживить существование музея «красная бригадирша» перестала с нею здороваться. Морозини больше не спрашивал Ванду о Палаццо Дарио, его интерес постепенно отпал, как обветшалый декор с венецианского особняка. Он старался не попадаться Ванде на глаза. Когда же она однажды утром предложила ему заново систематизировать работы по лаку, он набросился на нее: «Синьорина доктор, я понимаю, что у вас почти нет настоящего профессионального опыта. Но если вы серьезно дорожите вашим местом в Восточном музее, то прошу вас смириться с реальностью и обратить на нее внимание. Последняя специальная выставка, которая проходила в этом музее, состоялась десять лет назад. И пока я здесь директор, все останется по-прежнему».