Пахарь - [64]

— О чем вы говорите! — упрекнула я. — Люди вашего склада, вашей душевной энергии встречают в кругу друзей столетние юбилеи.

— Но не в кругу сверстников! — сказал он.

Бегом — на кухню. Салат из помидоров. Салат из редьки. Селедочка с лучком. Соленые огурцы, капустка. Баклажаны, фаршированные чесноком. Наконец, расписанное дулевскими мастерами фарфоровое блюдо в дымящейся бараниной, обложенной распаренными овощами. Мужчины все это единодушно одобрили и налегли на еду. Мне нравился их аппетит. Они привыкли сворачивать горы и хорошо есть. Они привыкли получать удовольствие и от работы, и от еды, а также научились вкушать и от остальных благ жизни. Начало разговору на темы, далекие от застолья, было положено бодрое, энергичное, и он разгорался, как костер, который развели затем, чтобы согреться, а более насладиться огнем, излучаемым им таинственным, сильным и красивым светом.

Я заварила чай и могла больше не отлучаться на кухню.

— Дима, я отыскал идеальное место для аллеи передовиков труда, — сказал Сабит Тураевич. — Это площадка перед спуском в котлован. Там вагончики стоят в два ряда. Бытовки, прорабские, буфет — там вечно люди.

— Доска почета или аллея передовиков? — спросил Дмитрий Павлович.

— Нужно и то, и другое. Наши постоянные победители в социалистическом соревновании перейдут с Доски почета на аллею передовиков. Так сказать, будут повышены в ранге и лучше поданы. Пригласим фотографа, средства у нас есть.

— Художника, — поправил мой муж. — И притом хорошего. Аллея передовиков нужна, но не на пыльном перекрестке, не под солнцем и дождем, где портрет придет в негодность через полгода, а в вестибюле Дворца культуры.

— «Знает, чего хочет», — подумала я. И поправила его:

— В вестибюлях не бывает аллей.

— Пусть я ошибся в названии, но суть, считаю, вы схватили. Для Дворца культуры я бы заказал несколько полотен. Панорама первой насосной. И чтобы непременно было передано напряжение, порыв строителей. Панорама Чиройлиера. Групповой портрет лучшей бригады. Если нам посчастливится найти мастера, эти полотна будут жить десятилетия.

— Позволь, сначала надо заиметь свой Дворец культуры.

— Введем к концу будущего года. Самое время пригласить художника. Пусть поживет здесь, оглядится, с людьми нашими сойдется.

— Сейчас рисуют как-то… непонятно, — сказал Сабит Тураевич. — Световые пятна вместо четких линий. Мазня, а в ней свой тайный смысл: доискивайся! А если я не в состоянии?

— Точное копирование действительности — это для фотографов и репортеров. И то многие из них пользуются приемами импрессионистов, усиливают одно, затушевывают другое. Внушают свою точку зрения, если, конечно, она у них есть. Считается, что художник должен удивить, заставить быстро идущего человека остановиться и заново осмыслить то, что, в общем, давно ему известно. Вот и нам надо найти художника, умеющего удивлять. Но не зазнавшегося и не манящего себя пупом земли. Лучше — молодого.

— Задача! — сказал Сабит Тураевич. — Здесь я, брат, не силен. А ты когда успел подковаться?

— Когда за ней ухаживал. — Дима обнял меня, и мы вдвоем светло так, лучезарно улыбнулись Сабиту Тураевичу. В унисон улыбнулись. Он зааплодировал.

— Я знаю Юрия Талдыкина, художника с особым видением жизни, — сказала я. — На его полотна можно смотреть часами.

— Ну, видение жизни, при всей его оригинальности, должно оставаться советским, — сказал Курбанов.

— Это подразумевается. Давайте человеку ищущему не будем ставить слишком много предварительных условий, не будем его чрезмерно регламентировать. Иначе нам удастся залучить только ремесленника с его неизменным: «Чего изволите-с?»

— Остра у тебя Ольга Тихоновна, — сказал Дмитрию Сабит Тураевич.

— Сабит Тураевич, вы никогда не делились своим мнением вот об этих картинах? — Я подвела гостя к репродукциям Ван Гога. Я вырезала их из купленной в Ялте итальянской книги, вставила в рамки и повесила в гостиной.

Сабит Тураевич стоял перед репродукциями долго, переминался с ноги на ногу. Потом изрек:

— По-моему, про мужа твоего это писано. Спроси ты меня тридцать лет назад, я бы сказал: про меня. Очень сильно. Целый мир как на ладони. И человек, и земля, и отношение человека к земле. Глубокое, философское восприятие жизни.

Я засмеялась; то, как он объяснил эти картины Ван Гога, обрадовало меня.

— Человек у Ван Гога не просто работает, — сказала я. — Он состязается, старается превзойти себя и всех, хотя соперников рядом не видно. Перед ним цель, и он стремится быстрее достигнуть ее и опередить других. У меня к вам, руководителям большого трудового коллектива, вопрос есть. Дети всегда спешат выяснить, кто из них сильнее, и сильные открыто верховодят в своих детских компаниях. У взрослых это стремление притупляют обстоятельства, оно не столь откровенное, непосредственное. Но состязательность, выявление сильнейшего присущи человеческой натуре, в любом возрасте. В беге побеждает быстрейший, в борьбе — сильнейший. Это аксиома. Как вы используете элемент состязательности, изначальное стремление человека достичь высоты в любимом деле при организации социалистического соревнования?