Пахарь - [57]

Кого-то своей властью мог направить ему товарищ Киргизбаев. Кого? Он перебрал пять-шесть инженеров главка, о которых ему было известно, что они кандидаты на выдвижение. Они могли бы потянуть. Да, они бы потянули, но не так, как ему было нужно. Ни за одного из них он бы не пошел просить. Наоборот, он бы попросил не назначать их, а если бы с этой просьбой не посчитались, принял бы все возможные меры, чтобы назначение не состоялось. Эти люди не обладали всеми теми качествами, которые он считал обязательными для главного инженера треста. Они бы, конечно, работали, двигали дело вперед, но не вдохновенно, а расчетливо и спокойно, не только не забывая о себе, а ставя свои личные интересы высоко, очень высоко. Он знал, во что это обыкновенно выливается. В постоянную оглядку на вышестоящие инстанции, в слепое следование указаниям сверху. В беспринципность. Разумеется, он мог и ошибаться, но велика была и вероятность его предположений.

Каким же он видел своего главного инженера? Человеком, влюбленным в технику. Он хотел, чтобы его главный инженер был в курсе всех технических новинок отрасли, сам заказывал и внедрял их. И чтобы он был в курсе всех новинок в организации труда. Чтобы этот человек взял на свои плечи все, связанное с техническим прогрессом, и не только не тяготился, а гордился этой немалой ношей. Он бы, конечно, помогал ему, направлял его усилия. Но не ущемлял самостоятельности.

Дмитрий Павлович вспомнил, сколько сил и времени он потратил на освоение комплекса по бетонированию каналов. Как правило, новая техника сложна, капризна, недостаточно отработана. Но, устранив огрехи и научив людей управлять ею, можно спокойно вкушать от плодов дерзкой инженерной мысли. Да, они повозились, поломали головы. Но освоили комплекс и вдвое подняли производительность труда на бетонировании каналов. Он не отступил, а временами ему очень хотелось бросить комплекс к чертовой бабушке, поставить на нем крест. Он продвигался вперед почти на ощупь, и сколько было тщетных усилий, которые только озлобляли людей! И надо, чтобы его новый главный инженер не отступал, терпеливо доводил начатое до победного конца, Технической косточкой должен быть его главный инженер. Технарем с головы до пят. Тут и Толя Долгов не подойдет, и не надо его трогать. Нет никакого смысла. Друг, и опереться можно, не подводил и не подведет, но техника для него лишь средство, лишь послушное человеку железо. Не его это призвание. На свое место Дмитрий Павлович рекомендовал бы Долгова не колеблясь. Поставить задачу и организовать ее исполнение Толяша умел. И воодушевить людей умел, и подпереть своим начальственным плечом сложный участок. И вину свою научился признавать честно. Собственно, с того часа, когда Толяша перестал перекладывать свою вину на плечи тех, кого можно было подставить под удар, ничем не рискуя, рискуя только подмочить свою репутацию, Голубев и начал опираться на него, а до этого было рано. Но, при всем при том, место умершего главного инженера не для него. Тут, он чувствовал, была своя тонкость, требовавшая особой деликатности. Голубеву придется объяснить Толяше, почему он не предложил ему этой должности. И объяснить так, чтобы у друга не осталось чувства ущемленности и горечи. Пожалуй, он скажет Долгову, что судьба первой насосной решается в котловане, и в обкоме партии его настоятельно просили не ослаблять коллектив, возводящий насосную. Ради того, чтобы пощадить самолюбие товарища, он готов был быть и дипломатом.

Имелся на примете у Дмитрия Павловича один расторопный тридцатилетний инженер, Салих Аюпов, отвечающий за эффективное использование всей землеройной техники и подъемных кранов треста. Главный механик. Держался он скромно, речей на собраниях не произносил, перед глазами не мельтешил, в кабинет управляющего наведывался редко. Морщился, если избирали в президиум. Да и выглядел как-то непрестижно. Ростом не взял, крутыми плечами и силенкой природа его не наделила. Руки в масле, спецовка как на слесаре. Галстук ему явно мешал. Но техника у него работала, и механизаторы, все люди бывалые, которым очки не вотрешь, ценили его и уважали, хотя и обращались запросто, а то и запанибрата. Никто лучше Аюпова не ставил диагноз при поломках. И в людях он разбирался, не в одном железе. Чрезвычайные происшествия и аварии во вверенном ему подразделении были большой редкостью. И было еще одно обстоятельство, склонявшее чашу весов в его пользу. Салих Аюпов владел машиной «антилопа-гну», которую построил из подручных материалов, то есть практически из металлолома, и эта неказистая самоделка служила ему верой и правдой, обгоняла серийные «москвичи» и «запорожцы» — с мотоциклетным двигателем-то! А на бездорожье обставляла ульяновский вездеход и «ниву». На своей «антилопе-гну» он дважды ездил в Москву, где журнал «Техника — молодежи» проводил конкурсы самоделок, срывал аплодисменты и брал призы за простоту и надежность конструкции. Пустыню и вообще весь путь он преодолевал без поломок, за три-четыре дня. Энтузиазма, конечно, у него было предостаточно. Но не одного энтузиазма, а и твердых, глубоких знаний, инженерной интуиции. Его «антилопа-гну» восхищала многих. Быстра, прочна, надежна и, в то же время забавна, как все игрушки взрослых. Он и относился к ней, как к игрушке. Боже упаси потратить на нее хотя бы минуту рабочего времени!