Пагуба. Переполох в Петербурге - [84]

– Вы варшавянка? Родились здесь? – спросила по-польски Дрезденша свою спутницу.

– Нет, но только почти с детства живу здесь, а родилась я в Саксонии, – отвечала она.

– Тем лучше, – радостно заговорила по-немецки Дрезденша. – Значит, мы земляки, а я приехала сюда только на время из России.

– Из России? – как будто удивившись, переспросила молодая девушка. – О, как это далеко! – добавила она.

– Совсем не так далеко, как кажется, потому что я живу в Петербурге, а не где-нибудь в отдаленной глуши.

– И хорошо живется вам в Петербурге? – как-то невольно спросила Клара.

– О, там жить очень хорошо, особенно нам, женщинам, а еще лучше молоденьким, хорошеньким, таким, например, как вы, – отвечала Лихтер, пристально и как-то странно взглянув на Клару.

Молодая девушка, казалось, совершенно равнодушно выслушала этот ответ и, по-видимому, вовсе не заметила устремленного на нее взгляда ее спутницы.

– Да разве и может житься худо в том государстве, которым управляют не мужчины, а женщины. Ведь этого не водится ни здесь, в Польше, ни у нас в Саксонии, – заговорила хитрая женщина.

Клара, не занимавшаяся никогда политикой и незнакомая вовсе с историей России, вопросительно взглянула на Лихтер.

– Да как же, моя дорогая красавица, разве вы этого не знаете? В России после царя Петра, о котором вы уж, конечно, когда-нибудь слышали, царствовала жена его Екатерина, при которой я приехала в Петербург, а после нее правила государством императрица Анна, потом немецкая принцесса, тоже по имени Анна, а теперь там царствует девица Елизавета Петровна, дочь императора Петра.

– Как это странно! – улыбнувшись, заметила Клара.

– О, в России девушка может себе составить отличное положение. Нужно только, чтобы опытная женщина на первых порах руководила ею. Там иностранке вовсе не трудно выйти замуж за самого богатого и самого знатного вельможу. Да вот хоть бы, к примеру сказать, императрица Екатерина: была простая латышская крестьянская девушка без роду, без племени, а потом не только сделалась супругою государя, но и сама управляла государством как самодержавная царица, а теперь на русском престоле сидит ее дочь. Как я всегда жалею, что не приехала в ранней молодости в Россию. Наверно, была бы я теперь знатной дамой, графиней, княгиней, а кто знает, быть может, и еще выше, – вздохнув, проговорила Лихтер.

Рассказы эти заинтересовали Клару.

– А вы, моя красавица, чем занимаетесь в Варшаве? – быстро спросила ее Лихтер.

Клара смешалась и покраснела.

– Чем я занимаюсь? – переспросила она с расстановкой, как бы желая отдалить ответ на этот щекотливый и совершенно неуместный при первом знакомстве вопрос.

– Я спрашиваю вас, чем вы занимаетесь, или, иначе сказать, мне хочется знать, какие есть у вас средства к жизни? Вы мне так полюбились с первого же разу, что я готова была бы помочь вам, чем только могу.

Клара не отвечала ничего, печально опустив свои темные глазки.

– А сердечного дружка у вас нет? – с игривой улыбкой, шутливым полушепотом спросила Дрезденша.

– Нет, – простодушно и твердо ответила девушка, – я никого еще не успела полюбить.

– Не о любви спрашиваю я вас. Любить покуда никого не надобно. Любовь, сказать по правде, сущий вздор, а надобно стараться выйти хорошо замуж, чтобы потом не плакаться на свою горемычную судьбу. Знаете что, мой дружочек, я в России могу вас очень хорошо пристроить. Знакомых у меня в Петербурге множество. Согласитесь ехать туда со мной, и вам приищу там жениха или найду вам место при дворе, если вы не захотите выйти замуж. Впрочем, – добавила Лихтер, – на улице говорить об этом неудобно, а зайдите ко мне хоть ненадолго, я живу здесь близко.

Клара несколько колебалась: ей показались слишком странными такие ласки и такое участие вовсе не знакомой ей женщины, но Дрезденша, схватив ее за руку, почти что силою повела на другую сторону улицы, и вскоре они молча дошли до того дома, где жила Лихтер.

– Да, в Петербурге молоденьким иностранкам живется куда как хорошо, – заговорила Дрезденша, усаживая свою гостью на канапе и присев сама подле нее. – Это, впрочем, и понятно: русские предпочитают их своим соотечественницам, которые так неуклюжи, что не умеют ни стать, ни сесть, ни пошутить, ни полюбезничать. На вопросы отвечают только «да» или «нет». В Петербурге вообще говорят, что с русскими женщинами, хотя бы и красивыми, бывает очень скучно, они вовсе не умеют развеселить мужчину. А позвольте спросить, – добавила Дрезденша, – кто были ваши родители?

– Я их совсем не знаю. Я выросла в чужом доме, у баронессы фон Трейден, которая сперва жила в Дрездене, а потом переехала в Варшаву.

– Сейчас видно, – перебила Дрезденша, – что вы получили воспитание в аристократическом доме. Говорите вы по-французски?

– Да.

– И это недурно, потому что из иностранных языков в петербургском обществе в ходу только этот язык, да и то мало кто знает его. Но вы можете разговаривать в Петербурге по-польски, хоть и с трудом, а все-таки вас там будут понимать. Почему же баронесса фон Трейден взяла вас к себе на воспитание? – продолжала допрашивать Дрезденша.

– Этого я не могу вам сказать. Слышала я только, что сначала платили ей за мое воспитание ежегодно значительную сумму, а потом вдруг перестали.