Пагуба. Переполох в Петербурге - [82]

Михайло Васильевич крепко призадумался и прежде всего стал помышлять, как отомстить неверной Шарлотте за ее любовь к Попову, так как она не раз говорила сержанту, что никого другого, кроме него, не любит да любить не может.

– Все это, любезнейший друг, вранье, бабьи сплетни, – проговорил с притворною небрежностью Данилов, стараясь скрыть охватившее его сомнение.

– Ну, нет. Рассказывал мне это один мой добрый приятель, служащий при академии, в астрономической обсерватории. Поверить ему можно: он не выдумщик. Бывает он частенько в доме господина Делиля и хорошо знает, что там происходит. Ведомо ему стало, что и сам господин Делиль, ухаживая за Шарлоттой, принялся с некоторых пор ревновать ее, да только не к тебе, а к Попову.

Сержант хотел еще кое-что порасспросить у своего товарища, когда в зале послышался тот легкий, особого рода шум, какой бывает всегда в многолюдном собрании при появлении лица, на которое все спешат обратить внимание.

VI

В настоящем случае предметом такого внимания была Клара. Она явилась в залу в великолепном польском наряде, в светло-лазоревом кунтуше, с закинутыми за спину длинными рукавами. Кунтуш по бортам и по подолу был опушен собольим мехом; на голове у нее была небольшая, желтого цвета, с низкой тульей и широкой четырехугольной покрышкой бархатная шапочка с околышем из крымской смушки, а над шапочкой колыхалось перо из крыла цапли, прикрепленное бриллиантовым аграфом. На маленьких и стройных ее ножках, видневшихся из-под коротенькой юбки из белого атласа, были надеты красные сафьяновые полусапожки с серебряными, звонко бренчавшими подковками. Клара шла под руку с кавалером, тоже разодетым в щегольской польский костюм, подходивший по цвету к убору Клары.

Все дамы и кавалеры с удивлением посмотрели на эту прекрасную парочку, так как и кавалер, по его наружности и осанке, как нельзя более соответствовал своей дамочке.

– Вот бабенка так бабенка! – облизываясь, проговорил штык-юнкер. То же самое подумали или сказали и все бывшие в зале мужчины.

– Экой молодец! Ведь какой статный! Настоящий красавец! – заговорили гости, глядя на вошедшего молодого человека, завидуя не только самой Кларе, но и тому еще, что она имела при себе такого обворожительного кавалера.

– Краковяк! – повелительно крикнул вошедший танцор сидевшим в углу музыкантам, то есть обычным у Дрезденши скрипке и флейте, разучившим по распоряжению Лихтер заранее этот танец, не известный еще в Петербурге.

Музыка заиграла. Клара и ее кавалер прельстили всех легкостью и игривостью танца. После того с таким же изяществом протанцевали и мазурку, о которой также петербуржцы не имели понятия, довольствуясь такими медленными танцами, как менуэт, или же, большею частью на балах, даже и придворных, пускались в ту пору в русскую пляску, которую государыня очень любила и которую в молодости превосходно танцевала, выступая как гордая пава.

Полное и краснощекое лицо толстой Дрезденши сияло выражением восторга. Она с самодовольством смотрела на своих посетителей и посетительниц, как будто говоря им: вот какие приятные для вас редкости я показываю вам!

Почти все мужчины и дамы подходили к хозяйке и наперерыв спрашивали: кто такой этот прекрасный танцор?

– Граф Дмитревский, приезжий из Польши, – отвечала не без важности Дрезденша.

– Кто же он? Наверно, жених госпожи Клары? – спрашивали разом несколько голосов.

На последний вопрос Дрезденша не давала никакого ответа и только сама вопросительно взглядывала на тех, которые высказывали ей такое предположение.

Хотя относительно графа Дмитревского в этом случае не было получено никакого определенного ответа, но тем не менее между гостями тотчас заговорили, что он должен быть человек очень богатый и, несомненно, что он жених принцессы.

Краковяк и мазурка чрезвычайно понравились и мужчинам и дамам. У многих из них тотчас явилась охота научиться этому танцу отчасти для собственного удовольствия, а отчасти желание это соединялось с честолюбивым расчетом, так как некоторые предполагали, научившись танцевать краковяк и мазурку и одевшись в польские костюмы, отправиться на придворный маскарад и тем обратить на себя внимание императрицы, которая была большая любительница танцев, сама прекрасно танцевала и, следовательно, могла хорошо оценить это искусство.

– Не научит ли нас граф танцевать краковяк и мазурку? – спрашивали мужчины, подходя к Амалии Максимовне. – Мы ему за это хорошо заплатим.

– Граф так богат, что в деньгах вовсе не нуждается и никакой платы за учение не примет, – с насмешкою отвечала Лихтер. – У него самого горы золота, но я попрошу его заняться этим со знатными персонами без всякого вознаграждения, – ответила Дрезденша. – Но об этом мы поговорим позже.

Когда же по прошествии нескольких дней желавшие научиться у графа танцевать краковяк и мазурку обратились за ответом к Амалии Максимовне, то она богатым и знатным персонам отвечала, что граф согласен дать им несколько уроков, но не иначе как в ее зале, что он, разумеется, лично для себя никакого денежного вознаграждения не желает, но надеется, что его ученики и ученицы вознаградят ее, Дрезденшу, за все ее хлопоты. Ему же обучение дам и девиц доставит большое удовольствие.