Паду к ногам твоим - [49]

Евланьюшку его слова не убедили. Она могла бы и стрелять, и… Да что угодно делать, но только б рядом с ним. И она повторяла: «Все-таки я поеду! Поеду». Распластавшийся Григорий занял всю прихожую. Хотя его никто уже давно не слушал, он продолжал рассказывать, как бежал по болоту. И кричал: «Скорей, Раф, скорей!» Евланьюшка, споткнувшись о его ногу, ударилась плечом о распахнутую дверь. Заплакала: «Ба-ах, да я ж, наверно, ключицу сломала!» Пожалеть ее было некому: Хазаров ушел, скверный, гадкий муженек — и он ведь виноватый! — лежал трупом. Она принялась колотить его:

— Провокатор! Ты подговорил, чтоб бандиты убили Рафаэля. Ты… Я ненавижу тебя! Ненавижу, ненавижу!.. — но скоро запал иссяк, она сорвалась и убежала на улицу. Долго ее не было. Потом влетела, едва дыша. Вцепилась в мужа, начала трясти: — Там же война. Да очнись ты! Иди туда, иди… Его же могут убить…

Евланьюшка подбежала к окну. Ахнула: в крепости горели церковь, постройки. Небо раскалилось от пожара. Хлопая в ладоши — точь-в-точь как тетя Уля, — она приговаривала с отчаяньем:

— Ба-ах, да что ж это такое?

Теперь она беспрестанно выбегала на улицу, побыв там, возвращалась, суетясь и стеная, точно горела не церковь, не старая крепость, а ее надежда. И чем дальше тянулось тревожное время, тем нервозней становилась она.

— Горит же там. Погляди, болван!

Он, помычав, с трудом выдавил:

— Значит… ца… опоздали. Раз горит стройка.

— Да мне плевать на вашу стройку! — вскричала она. — Если убьют Рафаэля… — Она не договорила: не хватило в ней пылу. И, дурная, кинулась на улицу. — Когда ж это кончится? Что они не сдаются? Восемь-то бандитов против стольких…

14

Григорий проснулся от ощущенья, будто проспал целую вечность. Но почему он на полу?.. И… такой грязный. Посидел, притихший. Вспомнил: напился же! И мало-помалу события прошедшего дня начали всплывать в памяти.

Утро только подступало к тихой, зеленой земле. Покрасило окна едва заметной синью. В большой комнате горел свет. Оттуда доносился приглушенный разговор.

— Забудем об этом, — говорил Хазаров. — Ты никак не хочешь понять: у тебя семья.

— Рафаэль, я ничего не могу поделать с собой. Сегодня я заблудилась. Говорила уже. Котлованы, котлованы кругом. Такие все одинаковые! Заблудилась.

— Могла бы спросить. Кругом же люди.

— Чего спрашивать? Я и организацию свою забыла. Села и реву: зачем мне эти котлованы? У меня одно на уме — ты.

Хазаров не ответил.

— Ты почему молчишь?

— Подумай и ответь на этот вопрос сама.

— Семья? Да есть ли она? Живем под одной крышей — и только. Мучаем друг друга. А после сегодняшнего… Нет, я никогда не прощу ему этот пьяный дебош.

Они молчали. Евланьюшка вдруг засмеялась:

— Глупый ты, глупый. Я едва дождалась. Не дай бог что, я бы… растерзала этих бандитов, что поймали. И убитых тоже. И сама бы решилась. Ну, обними, поцелуй. И Семушка ведь, сынок, от тебя без ума.

— Забываешь: у него есть отец. Он его тоже любит. И надо еще подумать: кого больше? Прости меня, Ева, но ты не замечаешь, как тебя любит муж. Ты подумай: отчего он сегодня пришел такой? Я вот сидел, читал книгу, а он даже в крепость попал. Бандитов не испугался. За это бы не мстить надо, а…

— Рафаэль, прекрати!

— Побольше разума, Ева. Сегодня я кажусь тебе лучше Григория. Может быть. Он молод, он пока не нашел себя. Но он отличный парень. За сегодняшнее сообщенье мы его премируем. Я уверен: он еще принесет Родине большую пользу.

— Да мне-то до этого какое дело? Я хочу любви…

— Я к тому и веду. Сегодня ты его оставляешь, завтра — меня, потому что еще лучше встретишь человека, послезавтра…

— Но ведь у нас свобода любви. И если я…

— Да, свобода. Свобода от гнета. Это не значит, что я могу свободно менять человека, как модное платье. И плодить сирот.

Она, видимо, задумалась над этим. Но ненадолго.

— Ты поехал в Сибирь, Раф, от меня подальше, чтобы… — она не знала, как продолжить свою мысль. Чтобы забыть ее? Нет, это грубо. Не желая думать, спросила: — Так или нет? Признайся…

Григорий привык улавливать все, что крылось за каждым, подчас даже молчаливым вздохом Евланьюшки, недоговором, восклицаньем. Стараясь не шуметь, он встал и побрел в ванную. Хоть заорись, а дело его пропащее: атакует Рафаэля Ева, по тону чувствуется, успешно. Проходя мимо дверей, увидел Хазарова. Он сидел за письменным столом. Лицо, показалось, кроме усталости, ничего не выражало.

— Меня направила сюда партия, — Хазаров ушел от прямого ответа. Григорий позавидовал его умению сдерживать себя. Он бы давно вспылил, наговорил глупостей, чего доброго… О том, что он может ударить жену, Григорий знал и боялся этого. Не один разговор не довел до конца, ретировался, когда начинал одолевать зуд в кулаках.

— Но почему, Раф, направили тебя? Как пал выбор? Милый, не надо кривить душой. Первая причина, шаг, толчок — от кого исходили? — Евланьюшка, возбужденная, ходила возле Хазарова. Его ответом она не удовлетворилась.

Григорий пустил холодную воду, поплескался без удовольствия и скрылся в той комнате, где спал сын. Он лег рядом, обнял его, подумав: «Уж Семушку-то — и не надейтесь! — я никому не отдам».