Падший ангел - [57]

Возможно, впрочем, что святые, которым она так горячо молилась, были заняты защитой ее от поползновений кузена Лопу. Теодора резко отталкивала его, когда видела, что ее супружеская верность подвергается риску быть поколебленной. Однако настойчивость этого хитреца, преследовавшего свои низменные интересы, подкреплялась гнусными рыданиями и сокрушенными восклицаниями и несколько раз заставала Теодору почти не защищенной небесным щитом.

Но — слава добродетели, которая гибнет позже привычки! — слава добродетели Теодоры, которая при опасном стечении обстоятельств всегда являла ее мысленным взорам образ мужа, а также образы ее матери и обеих бабушек — безупречных жен. Можно ли сравнить с ними Пенелоп и Лукреций!..

Калишту снова начал получать письма от жены. Те из них, которые он вскрывал, вызывали у него несварение желудка. Ни искренняя боль, которая не умеет быть красноречивой, ни тем более правописание дочери аптекаря не были способны точно передать простосердечные жалобы Теодоры, а потому жестокий супруг сжигал эти послания, предавая их вечному забвению.

Глава XXXIII СКАНДАЛ ЗА СКАНДАЛОМ

Заседания парламента возобновились.

Оппозиция изумилась, увидев, как депутат от Миранды весьма доверительно беседует с министрами. Аббат Эштевайнша отважился спросить у своего коллеги, друга и единоверца, какой курс тот взял. Калишту ответил, что он взял курс, который освещается самым ярким светом маяка цивилизации. Судья церковного апелляционного суда ответил ему снисходительным выговором. Хозяин Агры усмехнулся прямо в его достойное лицо и сказал:

— Друг мой, откройте глаза! Глупцы не станут мучениками истории. Идеи возникают не в головах людей — они парят в атмосфере, их вдыхают с воздухом и пьют вместе с водой, они просачиваются в кровь, проникают в молекулы и углубляют, изменяют и обновляют нрав человека.

— Означает ли это, что вы стали либералом? — спросил повергнутый в ужас аббат.

— Я стал португальцем девятнадцатого века.

— Вы отреклись! — воскликнул аббат. — Вы отреклись!..

— От веры невежд.

— С нами Господня милость!

— Она не дает прав, — сардонически возразил Барбуда.

Больше они не разговаривали — вплоть до того дня, когда на следующий год Калишту поздравил с едкой улыбкой аббата, назначенного каноником патриаршего собора в Лиссабоне.^{258}

Во время первого же голосования, важного для министерства, Калишту Элой встал на защиту проекта, который был жизненно необходим правительству, и с этого времени стал необходимым для партии власти. Иногда выступления его были столь серьезны, что пересказ их неуместен на страницах романа. Он объяснил свое новое «вероисповедание», щадя политические взгляды бывших единомышленников. Калишту сказал, что занял свое скромное место в рядах правительственной фракции, поскольку от природы являлся врагом беспорядка и убедился в том, что только исполнительная власть в состоянии поддерживать порядок, и не только поддерживать, но и защищать его, а кроме того, чтобы укрепить позиции, занятые против тех, кто на них алчно посягает. Он сказал также, что основательно поразмыслил и сделал выбор. Ему последовали верные ученики, которые и сегодня отважно бьются на стороне всех правительств во имя любви к порядку, воплощенному в исполнительной власти.

Калишту готовил законопроект об уничтожении права майората,^{259} когда от Лопу де Гамбоа пришло следующее письмо:

«Кузен и друг!

Ты советовал мне, чтобы я внушил благоразумие твоей хозяйке, а моей кузине. Против страстей советы бессильны. Ты там у себя знаешь это и теоретически, и по опыту, да и я не промах в делах сердечных.

Я убеждал ее проявить осторожность, покорность и терпение. Аббат также приводил ей восхитительные примеры жен, которых неблагодарность мужей уподобила святым. Мы не преуспели. Она тебя любит все яростнее и яростнее и говорит, что должна найти тебя под землей и хоть в преисподней. Это, конечно, шутка, но мне по-настоящему жаль нашу бедную кузину. Я прощаю тебя — ты мужчина, ты любишь другую женщину, а твоя жена и вправду не может почитаться ни красивой, ни изящной. Я без обиняков говорю то, что чувствую.

Кузен Гаштан де Виларанделу рассказывал, что видел тебя в Сан-Карлуше в ложе вместе с истинной богиней. Если такова соперница Теодоры, кто осмелится призвать тебя следовать путем супружеской верности? Только чудо может тебе помешать. В наши годы, друг мой и кузен, рассудок не очистит нашу плоть от поразившей ее любви.

Теперь о важном.

Твоя благоверная уже решила ехать к тебе в Лиссабон. Я пытался ее остановить, но больше я над ней не властен. Поскольку ты не ответил на ее письмо, она отчаялась, объявила тебе войну насмерть, и тебе предстоит встретиться с разъяренной женщиной. Я постарался ее убедить, что в Лиссабоне с ней могут плохо обойтись и унизить, но Теодора отвечает, что хочет задушить ту, которая похитила ее мужа. Она обезумела; но кому под силу удержать ее? Некоторые наши родственники ее оправдывают; они ее раздразнили, и теперь она настроена против меня и говорит, что я такой же мерзавец, как и ты. Великолепно!

О разводе она не хочет слышать и говорит, что любит своего мужа, и с этого ее не собьешь.