Падший ангел - [53]

— Господи, спаси! — с душевной тревогой вскричала она. — Ты мне такое говоришь, что я с ума схожу! Разве ты не видишь, что я не могу отдать свое сердце другому человеку, если я уже обвенчана?!

— Я вижу, что ты никогда меня не любила, Теодора. Скажи правду… Ты никогда не ощущала любви ко мне?

— Да откуда же мне знать, кузен?! Пойди я за тебя, я бы тебя любила… А раз я замужем за моим хозяином, что же мне теперь остается делать?

— Убить меня! — пылко ответил Лопу, бессильно опустив руки и устремляя в пол мученический взор.

— Ой, грехи мои тяжкие! — воскликнула Теодора. — Что же мне сделать-то для тебя, Лопу?!

— Скажи мне, когда я должен выехать в Лиссабон, — сурово прервал он ее.

— Ты все-таки хочешь поехать, кузен?

— Завтра, сегодня… когда ты скажешь.

— А тебе это не накладно?

— А для тебя разве не накладно то, что я уеду?

— Я бы хотела, чтобы ты поехал; вдруг тебе удастся вернуть домой этого пропащего.

— Я поеду, ведь я тебе уже обещал…

— Тогда я тебе сейчас принесу денег, кузен. Сколько ты хочешь взять с собой?

— Ничего, кузина. Если я иногда принимал твою щедрость, то это происходило потому, что ты не ведала, как сильно я тебя люблю, и потому, что ты — моя ближайшая родственница, дочь кузины моей матушки. Но сегодня, когда ты знаешь, что я люблю тебя, моя честь не может мне позволить просить у тебя даже самую малость.

— Но тогда я не хочу, чтобы ты ехал, — перебила она его. — Ты ведь не можешь туда отправиться за свой счет…

…Тем временем Теодора, которая внимательно вслушивается в приближающийся звон колокольчиков, вдруг восклицает:

— Это же паланкин! А вдруг мой хозяин приехал?..

Она бросается к окну, кузен за ней; они убеждаются в том, что по узкой тропе действительно спускается паланкин, и узнают Калишту Элоя — не по внешности, а по тому, что сзади бегут мальчишки и кричат, что приехал господин. Теодора издает три пронзительных вопля, подобных крикам ночной птицы, и лишается чувств. Лопу поддерживает ее, усаживает на обитый кожей стул с высокой спинкой и спускается во двор, чтобы обнять кузена Калишту де Барбуда.

Глава XXX А ОНА ЕГО ТАК ЛЮБИЛА!

Хозяин майората предвидел пагубные последствия той грубости, с которой он принял и выпроводил учителя.

Его счастье было из тех, которые их обладатель боится утратить в любое мгновение, а раздоры с женой могли бы осыпать его огорчениями. Из всех неприятностей, которых он особенно опасался, воистину чудовищным представлялся ему приезд в Синтру Теодоры, подстрекаемой учителем начальной школы, которого разозлило оказанное ему презрение. Помимо прочих оснований для стыда Калишту стеснялся и того, что владелица Траванки предстанет перед ним в Синтре в платье, подпоясанном по животу, без кринолина, спрятав лицо под шляпой 1832 года, которую в Миранде называли «капором» — с огромными полями из соломки, за многие годы изрядно пожелтевшей. Этот визит опозорил бы его в глазах окружающих, и в особенности в глазах Ифижении.

Желая предупредить это и другие неудобства, Калишту выехал по направлению в Касарельюш через четыре дня после Бража Лобату. Чтобы сократить время в пути, он сел на пароход, а направляясь в горы из Порту, все время удлинял переезды, отдыхая лишь по нескольку часов. Калишту рассчитывал опередить учителя. Он опоздал, но сердце супруги было еще открыто ему навстречу.

— Твоя хозяйка чуть не сомлела от радости, кузен, — такими словами встретил его Лопу де Гамбоа. — Мы вместе плакали, когда услышали звон бубенчиков паланкина. Она так тебя любит, наша святая кузина! Хороших дел ты там наделал… Учителишка все рассказал, подлец этакий!

— Он уже приехал?!

— Сегодня в пять часов.

— Что он сказал?!

— Что ты в Синтре завел себе штучку.

— Подлый лжец! — воскликнул Калишту. — Позови лакея, чтобы он спустил ему шкуру плеткой!

— Он того стоит! Но откуда здесь взяться лакею?

Продолжая беседовать в таком духе, они вошли в комнату, где дона Теодора все еще боролась с рыданиями.

— Что с тобой, Теодора? — кротко спросил Калишту, проведя кончиками пальцев по ее лицу.

Она стремительно вскочила и повисла у него на шее, восклицая:

— Калишту, мой Калишту, я уже боялась, что больше не увижу тебя!

— Глупости, кузина! — ответил он, несколько обеспокоенный этим крепким объятием. — Неужели я должен был остаться там? Кто тебе это вбил в голову?

Теодора внимательно разглядывала мужа, не отводя от него глаз, и вдруг отчаянно разрыдалась.

— Что ты? — удивился он.

— Как же ты изменился! Даже кажется, что ты — не мой муж! Сбрей эту бороду! В память о твоей матушке, ради меня сбрей ее, а то ты стал похож на дьявола, Господи, прости меня!..

Калишту усмехнулся, почувствовав глубокое отвращение к жене. В этот миг его пронзила смертная тоска по Ифижении. И дом в Касарельюше, и супруга показались ему адской бездной, тем бездонным и холодным адом, о котором говорит отец Антониу Виейра.^{256} Расхаживая по комнате, он издавал печальные вздохи. Жена, не отводившая глаз от его бороды, время от времени сдавленно вскрикивала.

— По правде говоря, — заметил Лопу де Гамбоа, — ты стал совсем другим человеком! И дело в том, что ты выглядишь гораздо моложе! Ты уже не сутулишься при ходьбе и у тебя не так выпирает живот. Смотри, кузина Барбуда, что делает с людьми лиссабонский воздух!