Падший ангел - [45]

— Да, я пережил это безумие, — эти слова хозяин майората произнес очень доверительным тоном. — Безумие, мечту несчастного, который пробуждается и вырывает стрелу из своей груди. Оно было подобно землетрясению, вызывающему ужас, а затем затихающему. Я измерил глубину своей души и увидел, что был способен на преступление… Но если бы хоть одна женщина смогла постичь, как чисты и святы были мои страсти!.. Если бы кто-нибудь увидел орла, парящего высоко и не спускающегося на нивы ни за единым зернышком!.. Я обращаюсь к возвышенной душе, которая способна с благодарностью меня понять… А теперь простите меня, сеньора! Я сказал все; я исповедался перед Господним ангелом. Вы увидели мою беспомощную душу. И если эти слезы что-нибудь значат, то в них скрыта мольба о дружбе. Я вижу прекрасное лицо, и вдвое более прекрасную душу, и осмеливаюсь искать сострадание подруги, потому что теперь знаю, что существуют женщины, перед которыми мужчина может заплакать.

Хозяин майората умолк. Ифижения глядела на него с некоторым изумлением и волнением человека, который не может и не хочет признаться в чувствах, беспокоящих его. Неожиданное завершение этого диалога показалось ей эпизодом из какого-то романа, который нельзя считать слишком правдоподобным. Однако вдова генерала Понсе де Леона была весьма начитана во французской литературе, поэтому происходящее не показалось ей столь необычайным, как моему читателю и мне самому, когда я узнал об этом.

Прошло несколько мгновений. Ифижения созерцала фигуры китайцев на своем веере, не видя их, а потом произнесла:

— Поскольку неожиданное появление перед вами несчастной женщины дало повод для сердечных излияний, я, видимо, также стала причиной страдания вашего превосходительства!..

Калишту умоляюще переплел пальцы и воскликнул:

— Пусть архангелы Господни прольют на вас столько радостей, сколько может вместить блаженное существование! Пусть никогда ни единая туча не омрачит ваши мечты о счастье! И пусть каждое мгновение удачи, которое ваше превосходительство мне подарили, умножается для вас в бесконечных наслаждениях, о, моя милосердная подруга!

Никогда еще внезапно вспыхнувшая страсть не разрешалась такой бурей. Нам понятно, как это может произойти. В нашей жизни могут происходить подобные случаи, но одного мы точно никогда не сделаем, если нами неожиданно овладеет любовь, — мы не будем вести такие речи, не будем столь внезапно и пылко изливать свои восторги. Мы все — в большей или в меньшей степени — получили воспитание в салонах, мы привыкли подчинять чувства законам приличий, заглушать трепетные вздохи, в восхищении взирать на женщину, сводящую нас с ума, заикаться и отвечать несуразицей на любой вопрос, который она задает, демонстрируя при этом присутствие своего духа. И тогда наши смехотворные ужимки заслуживают лишь бесконечного сострадания.

Что ж, пусть так продолжается и дальше. Женщинам принадлежат только эти пятнадцать минут верховной власти, и немногим более. Их божественная сущность проявляется в тот краткий миг, когда ослепление обращает нас в животное состояние. Когда для бедняжек придет время склониться перед алтарем, а серебряные кадила превратятся в табакерки в руках мужей, эти пятнадцать минут навсегда останутся для них утешительным воспоминанием.

Но вернемся к повествованию. Я хотел сказать, что хозяин Агры-де-Фреймаш не стал бы ни произносить такие слова, ни обнаруживать свою околдованную душу, имей он представление о правилах, принятых в хорошем обществе. Эти достойные правила требуют, чтобы мужчина признался даме в любви только после того, как постоянные встречи и беседы с ней уменьшат силу чувства. Обычай настаивает на том, что за восторгами следует пошлое смущение, и только в конце — объяснение, ровно через три месяца после восторгов.

Глава XXV ОН ПАЛ…

Заседания парламента завершились. Калишту Элой покинул свое кресло в палате за две недели до окончания сессии. По общему мнению, депутат от Миранды, недовольный и правительством, и оппозицией, удалился, убедившись в слабости своих сил, противостоящих колоссу, который давил на обескровленную Португалию.

Роялистские газеты указывали на Калишту как на пример мудрости и мужества в том тифозном болоте, где пылают в горячке и извиваются амбициозные ничтожества. По этой причине они нарекали его различными греческими и римскими именами, которые были так же уместны применительно к нему, как историческая правда соответствует легендарным свидетельствам о баснословных добродетелях Греции и Рима. Либеральная оппозиция сожалела о том, что пагубные и оскорбительные приемы правительства заставили покинуть палату такого депутата, как Беневидеш де Барбуда, высокий ум и достоинство которого вызывали ненависть безрассудной камарильи. Калишту Элой все это читал в газетах и говорил про себя:

— Как же я в таком случае могу верить тому, что написано о других людях!..

В то время, когда в газетах печатались эти мнения публицистов, адресованные потомкам, хозяин Агры жил в гостинице в Синтре, заботясь о том, чтобы снять и меблировать с британской элегантностью дом, стоящий посреди зарослей кустов и казавшийся созданным для полуденного отдыха королевы цветов или самой богини утренней зари.