Падшие люди - [12]

Томас Ланкастер родился в городке близ Бристоля. По окончании учебы он два года проработал в Эдинбурге, а теперь был хирургом в Лондонской больнице. Слушая его, я заметила, что за нами наблюдают два молодых врача, которые остановились у ворот. Они пересмеивались и перешептывались. По-видимому, я стала жертвой какой-то злой шутки, догадалась я. Лишь позже я осознала, что один из них был Ричард Ловетт, которому Томас предложил быть его шафером на нашей свадьбе.

– А, так вы на спор, да? – спросила я.

– Прощу прощения?

Я показала на джентльменов у ворот. Томас посмотрел на них, потом снова повернулся ко мне и закатил к небу глаза.

– Еще раз примите мои извинения. Боюсь, они сочли, что я повел себя дерзко, посмев подойти к вам. Если честно, мне кажется, они побаиваются женщин, особенно сестер милосердия. Я им сказал, что намерен спросить, как вас зовут.

– Чапмэн.

– Отлично. А я…

– Вы уже представились. И извинились тоже, если не забыли.

– Да, представился. Знаете, Чапмэн, почему-то в вашем присутствии я нервничаю. – Он приложил ладонь к груди. – Весьма рад знакомству. Позвольте узнать ваше имя?

Ну и наглец! Руки в карманах, и еще спрашивает, как меня зовут! Он пытался перехватить мой взгляд, а я свой отводила, так что глаза мои вращались, будто игрушечные шарики. Его смотрели пристально, словно буравили во мне дырочки, из которых должны вылететь бумажные листочки с моими сокровенными мыслями, а он их поймает и прочтет. У меня не было опыта светского общения с мужчинами. В разговоре с ними я либо робела, либо переходила на грубость.

– Сестра. Для вас я всегда буду «сестра Чапмэн». – Я выбрала грубость. – Задрала подбородок и прошествовала мимо него, прижимая к груди книгу. Даже не попрощалась. По-моему, после нашей встречи я еще целых пять минут не могла выдохнуть.

После он всюду попадался мне на глаза. Взял себе за правило находить меня и вызывать на разговор, словно мы с ним были близкими друзьями. Не пойму, почему у него сложилось такое впечатление. Но когда бы мы с ним ни столкнулись где-нибудь в больнице, он обязательно бросал какую-то фразу, пусть даже самую бессодержательную.

«Доброе утро, сестра Чапмэн». Или: «Добрый день, сестра Чапмэн». Или: «Погода сегодня мрачноватая, вы не находите?»

Мне было ужасно неловко, потому что другие медсестры таращились на нас с разинутыми ртами, недоумевая, откуда мы знаем друг друга. Всюду, куда бы я ни пошла, он внезапно вырастал передо мной, взмахивая своими нелепыми ресницами.

Я отметила несколько его недостатков, главным образом, для того, чтобы вразумлять себя, когда сознавала, что много думаю о зубатом молодом враче. Говорил он слишком громко; где бы ни находился, имел обыкновение концентрировать на себе внимание окружающих. Глаза у него были слишком светлые, хищные, как у кошки, и чрезмерно огромные; моргал он редко, и у меня не раз возникали опасения, как бы у него не развилась сухость глаза. Даже его походка раздражала меня: он вышагивал, как напыщенный павлин, – грудь колесом, голова закинута назад. Видя его в кругу медсестер, а это бывало часто, я всегда думала про себя: вот негодник. Он подходил к ним слишком близко, отчего они краснели и тушевались, что само по себе заставляло меня морщиться. Я считала его распутником, полагала, что он не пропускает ни одной молодой сестры милосердия. Была уверена, что у него непременно должны завязаться отношения с сестрой Мулленс. Она отличалась исключительной красотой и, казалось, в медсестры подалась с одной целью – найти себе подходящего мужа. Подслушав, как в комнате отдыха девушки обсуждают его, я не могла понять, почему у меня внутри все переворачивается, когда кто-то произносит его имя. Они им восхищались: ах, какой он обаятельный, элегантный, высокий, добрый, сладкоголосый. О содействии просит так вежливо, так учтиво! Одна из медсестер сказала, будто слышала, что он сын баронета.

Мне льстило, что он взмахивает ресницами в мою сторону, но ведь красивой меня никак не назовешь. Значит, решила я, он ведет себя подобным образом со всеми девушками. Только я была далеко не юна. Мне к тому времени исполнилось тридцать.

* * *

Как-то апрельским вечером в складском помещении, что находилось за больничной аптекой, произошло возгорание, начался пожар. Томас и его друг Ричард Ловетт все еще находились в здании, когда прибыла пожарная команда. Из приемного отделения пришлось всех эвакуировать, отчего на Уайтчепел-роуд возник затор, но огонь потушили довольно быстро. Доктор Ловетт был сбит с ног и потерял сознание – очевидно, на него упало что-то тяжелое. Томас перекинул друга через плечо и попытался выбраться вместе с ним на улицу. Но одна из штанин его брюк загорелась. Томаса поместили в одну из мужских палат. Говорили, что нога его опухла и покрылась волдырями, но должна зажить без особых последствий – только шрамы останутся. Томас прослыл героем, ведь он пытался вынести из огня друга. Доктор Ловетт отделался незначительными травмами. По его словам, он внезапно отключился во время беседы с Томасом и понятия не имеет, что на него могло свалиться.