Падение Трои - [50]

Пока они разговаривали, Александр Торнтон набрал еще веток на поляне и в лесу неподалеку. Принес их в центр поляны и положил на уже собранную кучу.

— Огонь удержит на расстоянии любого зверя, — сказал Торнтон.

Он вытащил из кармана спички, и вскоре от языков пламени по всей поляне разошлось тепло и мерцающий свет.

— Давайте петь, — предложил Оберманн. — Петь громко. Это отпугнет ночных зверей. Я спою вам "Einerlei"[23] и "Meinem Kinde"[24].

— И он громко запел, затем стал декламировать балладу, начинавшуюся "Fűr fiinfzehn pfennige"[25]. Никто не понимал ни слова, но когда Торнтон перехватил инициативу, затянув "Плачущего оленя" и "Где пчела собирает нектар", к нему присоединился Десимус Хардинг.

Они пели до тех пор, пока пыл не иссяк, и они уже не могли придумать, что бы еще спеть. Все заснули, а тем временем костер догорал. В лесу все было тихо.

На следующее утро они проснулись в хорошем настроении, отдохнувшие и довольные, что ночью на них никто не напал. Опасность миновала.

Но, когда они свернули одеяла и затоптали остатки костра, Оберманн воскликнул:

— Она пропала! — Оберманн стоял с озадаченным видом, упершись руками в бедра. — Ее унесли!

— О чем ты, Генрих?

— Я оставил ее лежать на земле. Скульптура — мраморная голова — пропала.

— Она должна быть здесь, — возразил Хардинг. — Как она могла исчезнуть?

Они осмотрели всю поляну на случай, если голова каким-то странным образом укатилась. Поискали в лесу рядом с поляной.

— Как это можно объяснить? — с вызовом спрашивал Оберманн спутников.

— Ее мог забрать ночью медведь, — улыбаясь, сказал Торнтон. — Вдруг они собирают такие вещи.

— Совершенно бесшумно, так что мы не проснулись, — отозвался Оберманн. — Вряд ли.

— Может быть, кто-то из нас ходит по ночам? — тоже улыбаясь, предположил Хардинг. — Но вряд ли кто-нибудь из нас пошел бы в лес.

— А как ты это объясняешь? — спросила Оберманна София.

— Не знаю. — Он внимательно оглядел всех. — Вы станете надо мной смеяться, если я рискну предположить божественное вмешательство…

— Три богини спустились на землю и избавились от соперницы. Так?

— Не торопитесь, преподобный. Не забывайте, это священное место. Может быть, именно поэтому волки нас не тронули.

— Значит, — сказала София, — мрамор стал наградой богиням за то, что они защитили нас.

— Вот как, — произнес Хардинг.

— Возможно. — Оберманн обнял жену за талию. — У Софии женское понимание богинь. Может быть, они хотели получить дар.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

После отъезда Десимуса Хардинга в Константинополь прошло несколько недель. София все больше интересовалась тем, как Торнтон внимательно изучает глиняные таблички. Она приходила в его жилище, и они, сидя рядом, сосредоточенно рассматривали странные знаки и символы на разложенных на дощатом столе табличках. Она научилась точно зарисовывать их, и теперь они могли сравнивать свои интерпретации различных изображений. То, что казалось Торнтону пучком стрел, Софии представлялось снопом колосьев.

В свою очередь, Торнтон расспрашивал ее о небольших вотивных фигурках, которые регулярно находили в земле Трои. Одни были терракотовыми, с прекрасно вылепленными мужскими и женскими головами, а другие сделаны более грубо, но ключ к их смыслу можно было найти всегда. На спинах некоторых из них София заметила процарапанные линии, которые, по ее мнению, обозначали длинные волосы женского божества.

— Удивительно, — однажды утром сказала она Торнтону, показывая грубого костяного идола, — что часть фигурок выполнена так тщательно. Словно их сделал какой-то художник.

Они находились в доме Софии и Оберманна и стояли как раз над углублением под полом, где были спрятаны сокровища.

— А что вы думаете об этом? — Он показал на четыре горизонтальных линии ниже головы.

— Это ее броня. Ниже две груди. А пересекающиеся линии на теле придают ей еще более воинственный вид.

— А это?

— Думаю, ее вульва.

— Наши друзья не отличались деликатностью.

— Они не страшились жизни. Это исток мира, Александр.

— Блажен, кто жив был на том рассвете. — Он на мгновение смешался. — Простите. Это просто цитата.

— Вас не за что прощать. Это чудесное чувство. Когда сыновья и дочери Евы приходят в мир, нужно радоваться. Вот другая, похожая на нее богиня. Видите?

— У троянцев было гораздо более здравое представление о своих богах. Они могли радоваться…

— Отношениям между полами? О да. Это часть их божественности. И это нас с ними объединяет.

— Я думал, вы христианка, София.

— Не здесь. Христианство не имеет ничего общего с Троей. — Она подняла фигурку, чтобы на нее падал свет. — Это богиня жизни. Равновеликая Рее. Сейчас вы видите? Мне кажется, это детская игрушка. Или, возможно, амулет, который носили на шее. Видите? Вместо лица нарисован круг.

— Не думаю, что она предназначалась для ребенка. Слишком свирепа.

— Я бы не назвала ее свирепой. Древнее изображение, только и всего.

— А что вот это? — Торнтон поднял тяжелый предмет из диорита с пятью шарообразными выступами.

— Видите эти едва намеченные линий? Это ожерелье. Значит, этот шар — голова. — София поставила фигурку правильно. — Руки-ноги на месте, — сказала она. — Удивительно, в ней до сих пор сохранился дух.