Падение Рима - [160]

448 г.

Евнух Хрисафий убеждал Эдикона умертвить Аттилу. Царь Феодосий и магистр Марциалий, посоветовавшись между собою по сему предмету, решились отправить к Аттиле посланником Максимина, а не одного Вигилу. Под видом, что состоит в звании переводчика, Вигила имел поручение сообразоваться с волею Эдикона. Максимин, ничего не знавший о том, что было ими замышляемо, должен был представить Аттиле царское письмо. Царь извещал его, что Вигила был только переводчиком, что Максимин, человек знатного происхождения и самый близкий к царю, был достоинством выше Вигилы. Затем царь писал к Аттиле, чтоб он не нарушал мирного договора нашествием на римские области; ещё сообщал он, что сверх выданных прежде беглецов посылает к нему семьнадцать человек, и уверял, что у римлян не было других беглых из областей Аттилы. Таково было содержание письма. Сверх того Максимину было предписано объявить гуннскому государю изустно, что он не мог требовать, чтоб к нему были отправляемы посланники высшего достоинства; ибо этого не бывало ни при его предках, ни при других начальниках скифской земли; что звание посланника всегда отправлял какой-нибудь воин или вестник; что для разрешения всех недоразумений надлежало отправить к римлянам Онигисия, потому что не было прилично, чтоб Аттила, в сопровождении римлянина, имеющего консульское достоинство, прибыл в разрушенный уже город Сердику.

Максимин убедительными просьбами заставил меня ехать вместе с ним. Мы пустились в путь в сопровождении варваров и приехали в Сердику, город отстоящий от Константинополя на тринадцать дней пути для доброго пешехода. Остановившись в этом городе, мы заблагорассудили пригласить к столу Эдикона и бывших с ним варваров. Жители Сердики доставили нам баранов и быков, которых мы закололи. За обедом во время питья варвары превозносили Аттилу, а мы — своего государя. Вигила заметил, что не было прилично сравнивать божество с человеком; что Аттила человек, а Феодосий божество. Гунны слышали эти слова и, понемногу разгорячаемые, раздражались. Мы обратили речь к другим предметам и успокоили их гнев ласковым обхождением, а после обеда Максимин задобрил Эдикона и Ореста подарками — шёлковыми одеждами и драгоценными каменьями. Подождав удаления Эдиконова, Орест сказал Максимину, что он почитал его человеком благоразумным и отличным, потому что не впал в ошибку, в которую впали другие царедворцы, без него угостившие Эдикона и почтившие его подарками. Быв в неведении о том, что происходило в Константинополе, мы нашли слова Ореста непонятными. Мы спрашивали его: каким образом и в какое время оказано было ему пренебрежение, а Эдикону особенные почести? Но Орест ушёл, не дав никакого ответа. На другой день, дорогою, мы пересказали Вигиле слова Ореста. Вигила заметил, что Оресту не следовало сердиться за то, что ему не были оказаны почести такие же, какие и Эдикону; ибо Орест был домочадец и писец Аттилы, а Эдикон, как человек на войне знаменитый и природный гунн, далеко превышал Ореста. Вигила после того, поговорив с Эдиконом наедине, объявил нам, вправду ли или притворно, не знаю, — что он передал Эдикону все слова Ореста; что Эдикон пришёл оттого в ярость, которую он, Вигила, насилу мог укротить.

Мы прибыли в Наисс и нашли этот город безлюдным и разрушенным неприятелями. Лишь немногие жители, одержимые болезнями, укрывались в священных обителях. Мы остановились поодаль от реки, на чистом месте, а по берегу её всё было покрыто костями убитых в сражении. На другой день мы приехали к Агинфею, предводителю стоявших недалеко от Наисса иллирийских войск, для объявления ему царского повеления и для получения от него пяти человек беглых, из числа семнадцати, о которых было упомянуто в письме к Аттиле. Мы вступили с ним в сношения и объявили ему, чтоб он выдал гуннам пятерых перемётчиков. Агинфей выдал нам беглых, утешив их ласковыми словами.

Мы провели тут ночь, и из пределов Наисса обратились к реке Истру. Мы вступили в место, осенённое деревьями и образующее много извилин и оборотов. Здесь на рассвете, когда мы думали, что идём к западу, представилось глазам нашим восходящее солнце. Многие из наших спутников, не знавшие положения мест, вскрикнули от удивления — как будто бы солнце шло против обыкновенного течения своего и представляло явление, противное естественному! Но по причине неровности места та часть дороги обращена была к востоку. Прошёл это трудное место, мы вышли на равнину, которая была болотиста. Здесь перевозчики из варваров приняли нас на однодерёвки, которые выдалбливаются ими из срубленного леса. Они перевезли нас через реку. Эти челноки не для нас были приготовлены. На них были перевезены попавшиеся нам на дороге множество варваров, потому что Аттила хотел переехать в римскую землю, как будто бы для того, чтоб охотиться. В самом же деле он делал приготовления к войне, под тем предлогом, что не все беглецы были ему выданы.

За Негром мы ехали вместе с варварами около семидесяти стадий и были принуждены остановиться на равнине, пока Эдикон и его товарищи не донесли Аттиле о нашем прибытии. Вместе с нами остановились и препровождавшие нас варвары. Поздно вечером, как мы стали ужинать, услышали топот скачущих в нашу сторону коней. Два скифа подъехали к нам и объявили приказ ехать к Аттиле. Мы просили их поужинать с нами. Они сошли с коней и ели с нами с удовольствием. На другой день они были нашими путеводителями. К девяти часам дня мы прибыли к шатрам Аттилы: их было у него много. Мы хотели разбить свои шатры на одном холме; но попавшиеся нам навстречу варвары запретили это делать, говоря, что шатёр Аттилы стоит на низменном месте. Мы остановились там, где нам было назначено скифами.