Падение Левиафана - [2]

Он забыл.

«Вернись, папочка, не оставляй меня».

Он привычно сосредоточился на дочери, как в те давние времена, когда в младенчестве она спала рядом с ним. Дочь хныкала, и он просыпался, чтобы не потревожить жену. Дочь держала его руку в своих руках. Она что-то говорила. Он не помнил слов, и пришлось возвращаться назад, туда, где она их произносила. «Доктор Кортасар. Он хочет меня убить».

Это показалось неправильным. Он не знал почему. Где-то поднимался и опять затихал шторм. Это связано. Он должен был спасти их от шторма, от того, что в нем. Или же от их собственной, чересчур человечной природы. Но была там и его дочь, и она была необычной. Он видел, как страдание растекается от ее мозга по всему телу. Боль в ее крови наполняла воздух вокруг. И теперь он хотел — хотел успокоить ее, утешить. Он хотел поправить для нее все, что не так. Но, что интереснее, он впервые чего-то хотел.

Странность чувств, все эти ощущения, отвлекли его, и фокус сместился. Он держал дочь за руку и где-то блуждал. Когда он вернулся, то по-прежнему держал ее руку, но она теперь стала кем-то иным. «Мы должны вас просканировать, сэр. Это будет не больно».

Он припомнил про доктора Кортасара — «он хочет меня убить». Стал отпихивать Кортасара, толкая пустоты между крошечными частицами, составлявшими его физическое существо, пока человек не закружился как пыль. Так. С этим справился. Но усилие утомило Дуарте, все тело ныло. Он позволил себе расслабиться, но даже тогда следил, чтобы дрейф был поменьше. Его нервная система разладилась, однако продолжила упорядочиваться. Его тело продолжало существовать, даже если существовать не могло. И он восхищался таким упорным отторжением смерти, словно это было нечто вовне. Абсолютно бессмысленное физическое стремление каждой клеткой двигаться дальше, ожесточенная жажда продолжать жизнь, не нуждавшаяся даже в усилиях его воли. Это все что-то значило. Это важно, просто он должен вспомнить. Это как-то связано с его дочерью. Как-то связано с ее безопасностью и здоровьем.

И он вспомнил. Вспомнил, что был человеком, любящим своего ребенка, вспомнил, как был человеком. Вспомнил нечто более сильное, чем стремление построить империю. Вспомнил, что он создал из себя нечто, отличающееся от человека. Нечто большее. И понял, что это инопланетная сила и сделала его слабым. Понял, как простое и грубое вещество тела удержало его от полной аннигиляции. Меч, сразивший миллиард ангелов, причинял приматам в наполненных воздухом металлических пузырях только некоторые неудобства. Человек по имени Уинстон Дуарте, находившийся на полпути между ангелом и обезьяной, был расколот, но не убит. И осколки находили свой путь.

Но существовал кое-кто еще. Человек, чьи мысли как русла высохших рек. Еще один измененный. Джеймс Холден, враг Дуарте, ставший врагом и его врага, причем много раньше, чем Дуарте был расколот и снова восстал из осколков.

С беспредельным усилием и осторожностью он подтягивал внутрь все свое сознание, невыносимо сложное и необъятное, все сильнее и сильнее сжимая себя в то, чем был. Синий цвет угас и стал тем, что он знал, когда был человеком. Ощущение бушующей по ту сторону бури, насилия и угрозы ушло. Он почувствовал теплую, пахнущую железом плоть собственной руки, сжимающей пустоту. Он открыл глаза, повернулся к панели управления связью и открыл соединение.

— Келли, — произнес он. — Ты не мог бы принести мне свежего чая?

Пауза длилась меньше, чем можно было ожидать в таких обстоятельствах.

— Да, сэр, — отозвался Келли.

— Благодарю.

И Дуарте разорвал соединение.

В его кабинете поставили медицинскую кровать со вспененным матрасом для предотвращения пролежней, но он сидел за своим рабочим столом, будто никогда его и не покидал. Он внимательно изучил свое тело и заметил, как оно ослабло, как уменьшились мускулы. Он поднялся, сцепил руки за спиной, подошел к окну, проверяя, сумеет ли. Сумел.

На улице моросил мелкий дождь. Дорожки покрылись лужами, трава стала яркой и чистой. Он потянулся к Терезе, и отыскал ее. Она не близко, но и не в беде. Он будто снова наблюдал за ее походом по дикой местности, но без использования линз и камер. Его любовь и терпение к ней были безграничны. Как океан. Но это сейчас не главное. Первейшим проявлением его любви к дочери была работа, и он обратился к ней, как и в любой другой день.

Дуарте открыл перечень документов, так он начинал каждое утро. Обычно список выходил на страницу. На этот раз — целый том. Он отсортировал категории и начал с состояния трафика через пространство колец.

В его отсутствие дела шли, мягко говоря, плохо. Технические отчеты о потерях станции «Медина» и «Тайфуна». Доклады военных с анализом осады Лаконии, утрата строительных платформ. Разведка сообщает об усилении оппозиционных настроений во множестве населенных людьми систем и о попытках адмирала Трехо осуществить мечту об объединенной империи без Дуарте.

Однажды, когда после смерти матери прошло не так много времени, Тереза решила приготовить для отца завтрак. Она была совсем маленькой, ничего не умела и потерпела сокрушительную неудачу. Он помнил корку хлеба с кучкой джема и торчащим сверху куском застывшего масла. Но сочетание стараний, смелости замысла и пафоса было по-своему прекрасно. Воспоминание сохранилось из-за того, что в нем идеально сливались любовь и смущение. То же самое с Трехо.