Падение Коцита - [294]

Да что только не говорят в Городе! И как отличить правдивый пересказ от приукрашенной выдумки, обросшей подробностями лже-очевидцев, вдохновленных глотком пальмового вина Забаран-Луста? Вина от семи пальм Лахурры, выдержанном в бурдюках из кожи рыбы Лах-Лах?

«Страшно услышать вой Ка, когда их стая идет ночью по твоему следу. Страшно услышать крик Ихх, когда их орда идет на приступ твоего города. Но страшней всего услышать смех Чаа и понять, что он смеется — тебе…»

Забаран-Луст. Желтые шары на шпилях башен. Предохраняющие от полуденных кошмаров. Если случится кровавый полдень, а спешные дела гонят тебя на улицу из безопасных стен, закрытых Знаком Ящ-Урры, не своди взгляда с желтого шара — и вернешься домой живым. И дождешься ночи. И зажжешь тлеющую палочку Аромата Любви. И слетит на её зов ночная фея, войдет в усталое тело твоей жены и ночь твоя согреется пламенем огненной страсти. И напоишь ты восхитительной дрожью предвкушения Знаки Ящ-Урры и сохранят они твою жизнь в Кровавый полдень.

Но если и такой страсти мало тебе, иди в пустыню. Где-то там, в семибашенной пирамиде среди скал Горкурры живет великая волшебница Ящ-Урра. Раз во много лет открывается проход в скалах и дорога желтого песка среди красных скал приведет тебя к потухающим глазам Охранительницы Мира. И пройдешь ты таинственным Путем Укрепления, вберешь в себя чары Силы и наговор Мощи и обретешь Время Любви с вечно юной Ящ-Уррой. И семя твоё станет звездным и засеешь ты Сад Неги и прорастет твоё семя огнистыми цветами в потухающих глазах возрождаемой богини. Да и как еще звать ту, что посылает в этот мир маленьких ночных фей и хранит нас в Кровавый полдень силой своего Знака? И если страсть твоя сжигает тебя — иди в пустыню, ищи скалы Горкурры. Потому что лучше умереть в песках, стремясь к Единственной, чем спалить себя изнутри, вывернуться и высохнуть в тень Бывшего живым. Нет хуже той участи…».

С трудом оторвавшись от продолжения, Тотигусигарий припомнил… Да это же времена сразу же после падения Ахерона! Ну точно, точно. Как бишь именовалось то море… Нет, совершенно вылетело из памяти…

Послышался почтительный стук в дверь.

Тотигусигарий сунул взятый текст на место. Накинул капюшон. Позволил войти. Вошёл служитель. Близость коллатерали планетарной ци, несмотря на глубину подземелья, сохранила и румянец его щёк, и свежесть кожи, и общее здоровье. Помнится, все его служители жили дольше обычных Новых…

Служитель поклонился и поставил на столик у входа ларец. Такое знакомый. Неужели?..

Глухо стукнуло с перебоем в сердце. Жар окатил изнутри, перехватило горло. Знаками показал — отрывай…

Наконец-то…

Обсидиановый клинок в хрустальных ножнах. С яшмовой рукоятью и шаром навершия рукояти из нефрита.

Кровь на клинке. Тотигусигарий почувствовал эту кровь, едва открылась крышка изолирующего ларца. Но всё же взял в руки, обнажил клинок. Да, так и есть. Кровь Властелина Цитадели. Ни с чем не спутаешь.

И маленькая записка.

«Известные тебе в прошлом как Ратмир и Тикки благодарят тебя. Прощай и счастливого пути».

Тотигусигарий взял в руки послание, перечитал. Послание вспыхнуло бесшумным пламенем и обратилось в пепел, разлетевшийся по комнате.

Всё. Его долг исполнен. Последнее оружие, изготовленное им для Повелителей, нашло свою цель. Последний из доступных Властелинов Цитаделей, уцелевших при падении Ахерона, развоплощён.

И как будто щёлкнуло что-то внутри.

И больше не осталось сил. Ни на что.

Тотигусигарий указал служителю место для ларца. Молча указал. Горло временно перехватило. Когда служитель исполнил указанное, голос вернулся.

— Моё время истекло. Мой последний долг исполнен. Мне можно уйти. Благодарю тебя. Ты и твои предки долго и достойно помогали мне. Десять поколений? Двадцать?

— Тридцать семь, — почтительно поклонился служитель.

— Тридцать семь, — задумчиво повторил Тотигусигарий. — Много времени прошло…

— Много, — согласился служитель.

— Последнее письмо Атону. Отправишь, как обычно. Припишешь сам — Тотигусигарий ушёл к Митре. То же скажешь и нашим, наверху. А сейчас ты оставишь меня, на время.

Тотигусигарий подошёл к столику в углу, взял в руку орихалковые шары для развития и укрепления киста, а также, из-за материала, и для иных целей.

— Когда они упадут на пол, значит, моё тело исчезло. Тогда доложишь — и волен в своём волеизъявлении. Понял? Прекрасно. А теперь — прощай.

Служитель, еле сдерживая участившееся сердцебиение, вышел за дверь. Но сесть так и не смог. Ноги подрагивали. Дух захватывало. Последний бог прошлого уходит к Митре! К Митре!! Самому Митре!!! Победителю Ахерона…

О боги сынов света, как же давно это было!..

Через неизвестное, проведённое в полуоцепенении время ожидания, — глухой удар и рокот раскатившихся по яшмовому полу орихалковых шаров.

На негнущихся ногах подошёл к двери. Открыл. Вошёл. Всё то же самое. Только вместо древнего бога — пустой балахон с капюшоном и широкими рукавами. Белый балахон друга белого бога. Содрогнувшись от внутренних чувств, служитель подошёл к письменному столу. На столе в одиночестве лежал свернувшийся свиток.

Во всём теле ухнуло. Пот залил тело. И столь велика оказалось жажда узнать, ЧТО же именно читал уходящий перед своим уходом, что она заставила служителя мгновенно забыть обо всём, усесться в нефритовое кресло с палисандровым сиденьем, самшитовой спинкой и кедровыми подлокотниками. Прямо на пустой балахон ушедшего уселся он, не замечая этого. Развернул свиток и впился глазами и, сдерживая дыхание, и унимая сердцебиение, стал читать: