И сразу рывок этот вынес меня вперед и понес вниз, вниз по прекрасному снегу, с быстротой, захватившей дыхание, с плавностью легкого планера.
Что может быть лучше быстрого спуска по снежному склону на крепких лыжах?
Я летел вниз. С такого разбега можно было спокойно пролететь по гладкому, ровному месту шагов триста. Так я и сделал.
Лыжи несли меня прямо на деревню по гладкому снегу, по ровному озеру.
Я стоял, уже выпрямившись во весь рост, и тут увидел в ста-полутораста шагах от себя трех вооруженных людей, стоявших у крайних изб (может быть, бань).
Люди эти заметили наш спуск.
Я оглянулся — в десяти шагах позади меня шел Лейно. Остальная шестерка барахталась шагах в двухстах, у самой подошвы склона.
Один собирал разъехавшиеся в стороны лыжи, другой подымался на ноги, стряхивая снег, набившийся за шиворот, в валенки. Все, к счастью, были в балахонах.
У Тойво свалился штык, он его сейчас насаживал на место. Опять, наверное, из-за Тойво эта свалка произошла. И я разозлился на Тойво за дурацкую настойчивость, с какой он вынес весь этот трудный путь, чтобы, может быть, подвести в самую горячую минуту, и на себя за то, что потворствовал этой его глупой настойчивости.
— Лейно, идем вперед, — шепнул я своему верному другу.
Он кивнул мне, показывая всем своим видом, что понимает и серьезность нашего положения и задуманный мною план.
Мы медленно, как в кино при ускоренной съемке, пошли вперед, навстречу лахтарям.
Я вытащил незаметным движением наган и, взяв обе палки в левую руку (в другой — револьвер), держа палки за спиной, медленно продолжал итти навстречу лахтарям.
Сухо щелкнули затворы винтовок неприятельского дозора.
— Кто идет?
— Бросьте ваши штучки, ребята, — сказал я возмущенным голосом, — мы из отряда Риута, в своих не стреляем!
Лахтари держались еще настороженно, недоверчиво и не опускали ружей, взятых наперевес.
Я оглянулся.
Отделение все уже встало на лыжи, и Яскелайнен шел уже по следу Лейно.
Я подумал: «Может быть, этим ребятам известна каждая морда в отряде Риута», и, подходя еще ближе, сказал:
— Нам бы в баню нужно, нет ли у тебя закурить? (Неужели они не узнают нас по штыкам, как старик в Конец-острове?)
Мой вопрос о табаке, однако, разогнал остатки настороженности дозора.
И в самом деле: откуда здесь, в центре белого движения, могли бы появиться красные? Даже предположение такое казалось нелепым.
Лахтарь опустил винтовку, вытащил из кармана кисет и стал его развязывать.
Лейно вплотную подошел к другому лахтарю.
Остальные ребята были уже шагах в семидесяти. На все это потребовалось гораздо меньше времени, чем для того, чтобы отхлебнуть глоток холодного кофе.
Я бросил на снег палки и рукояткой нагана ударил по голове лахтаря. Он зашатался и рухнул наземь.
Лейно приставил острие штыка к груди другого.
Около третьего уже стоял я с взведенным курком нагана.
Ребята были шагах в тридцати. Лахтарям ничего не осталось сделать, как бросить на снег винтовки.
Ошеломленный ударом лахтарь стал шевелиться, приходя в сознание. Он, очевидно, был начальником: в его кармане я нашел хорошенький заряженный полированный браунинг. Я опустил его себе в валенок.
Валенки до того разносились, что браунинг легко соскользнул вниз, едва ли не до самой щиколотки.
— Тойво! — приказал я.
Ребята уже подошли и были немного сконфужены тем, что так не во-время упали.
— Тойво, стереги этих пленных и, смотри, не падай...
И мы бросились вперед.
Надо было произвести панику во что бы то ни стало к моменту комбинированного удара со всех сторон. И вдруг загрохотал, зазвонил во всю мочь колокол кимас-озерской церкви. Он бил, казалось, в каком- то неистовстве.
Неужели набат? Неужели нас открыли и собираются к отпору?
А как же иначе? С чего бы стал понамарь в такую рань, в мороз тревожить себя? Мы открыты.
— Посты у них тут во всяком случае лучше, чем в Реболах, — криво усмехнулся Лейно.
Яскелайнен поставил пулемет на снег у плетня.
Шагах в пятидесяти-шестидесяти от нас шагал отряд примерно человек в двадцать.
Нас было семь.
Я оглянулся и посмотрел на склон, по которому минут пять назад скатывалось наше отделение.
Сейчас развернутой шеренгой, словно на спортивном параде, шестьдесят человек в белых балахонах скатывались вниз по горе, держа ровные интервалы.
Было приятно смотреть на такой спуск, и никто из них не только не свалился, но даже не накренился.
Впереди летели Хейконен и Антикайнен.
И опять послышалось в тишине морозного утра сухое щелкание затворов.
Ребят уже не было видно на склоне. Они, наверное, катились по озеру.
Отряд лахтарей попрежнему шел на нас по улице.
И сразу мы услышали несколько выстрелов у пройденного нами берега, из домов повыскакивали какие-то черные фигуры, и снова, казалось, над всем озером, над окрестными лесами раздался громкий голос оратора нашего, командира нашего, товарища Антикайнена.
Он ругался теперь последней бранью:
— Сволочи, мы идем к вам на поддержку из Финляндии, а вы нас так встречаете!
И опять молчание. И опять мерные шаги лахтарското отряда, идущего прямо на нас. И опять тревожное гудение набата. И вдруг новый взрыв отборной ругани и беспорядочные выстрелы позади.
