Падение Кимас-озера - [22]

Я пошел в избу, где расположился мой взвод.

Почистив лыжи и приготовив снаряжение к утреннему походу, я улегся на ложе из соломы.

Укладываясь, я увидел на полу большое пятно — доски пола обуглились в середине избы и были совсем черны.

Лейно проснулся и подвинулся, чтобы уступить мне местечко рядом с собой.

— Почему пол горел, Лейно, не знаешь?

— Как не знать! Хозяйка говорила. Лахтари хлеб требовали, и один из них разложил костер на полу и угрожал сжечь избу, если не выдадут пуда муки. Хозяйке пришлось последний пуд отдать. Вот какие дела.

И мы заснули.

Если бы не ныло натертое плечо при перевертывании с бока на бок, то всем моим друзьям я пожелал бы всегда так крепко и глубоко спать, как я спал тогда.

Проснулся неожиданно — как бы вынырнул из глубокого сна. Почти весь отряд был готов к выходу. Лейно рядом с нами не было.

— Где Лейно?

— В соседней избе повивальной бабкой!

— Как?

Выстроив взвод и отдав команду об отходе вслед за вторым и третьим взводами, я забежал в соседнюю избу.

В первой, совершенно разоренной, горнице сидела женщина, та самая, которую я встретил вчера на пути. Волосы ее были распущены. Она сидела в тулупе, но босиком, и не отвечала ни на одно слово.

Из соседней комнаты раздался вдруг потрясающий душу вопль, но женщина даже как будто и не слыхала его. Она продолжала мурлыкать колыбельную. И сразу вслед за воплем я услышал в соседней комнате голос Лейно:

— Ну, милая, крепись, крепись! Скоро, должно быть, все пройдет... Крепись, дорогая!

Я вошел в соседнюю комнату.

На пороге меня встретил и не узнал мальчишка, которому я вчера оттирал спиртом руки. У него был испуганный, потрясенный вид, глаза его блестели в рассветных зимних сумерках.

На кровати лежала молодая женщина.

Лейно держал в руке кружку с водой.

— Выпей глоток, милая, хлебни глоток, может, лучше станет...

У него вид был тоже растерянный. Первый раз приходилось выступать ему в роли бабки.

Мальчик с любопытством следил за всем, что происходило.

— Лейно, мы уходим, — сказал я.

— Матти, я не могу оставить так бедную женщину. Разреши мне остаться на полчаса, на час. Я догоню отряд. Ведь на лыжах я хожу не хуже Тойво, — попытался он пошутить.

Но громкий вопль страдающей женщины ворвался в его шутку.

— Ладно, догоняй! — крикнул я товарищу, быстро выскочил на улицу и пошел за отрядом.

«Нервы, что ли, испортились у меня, что не могу выносить криков роженицы? Ведь это — обычное дело».

И, чтобы немного успокоить себя, я стал насвистывать мотив, подхваченный мною у вчерашнего лахтаря.

Так я поровнялся с Тойво, и мы пошли рядом.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Без дороги — в лесах, в тылу неприятеля — мы идем вперед!

Мы снова шли без дорог по глубокому снегу, через трудно проходимый лес.

Опять шуршание поднимаемого лыжами снега, опять обильный пот, прошибающий даже полушубки, опять мелькание сосен и снежная пыль.

Что нового было в этом переходе?

Разношенные валенки, теряющие свою форму, пища, сводящая животы. Ведь мы шли уже без хлеба. Брусника, несколько картофелин и кусок вареного мяса — вот наша еда. В Реболах зарезали несколько коров. Некоторые ребята брусникой пренебрегали — у них животы сводило резкой болью. Но такая пища сказывалась и на других.

Потом появились нарывы.

Нарывы на ногах, бедрах, спине. Они лопались, и исподнее белье наглухо прилипало к телу.

Лейно говорил, что от гноя нарывов белье у него стало совсем накрахмаленным. У меня кальсоны прилипли к бедру, и каждый раз, когда после остановки надо было итти вперед, приходилось бережно отдирать материю от тела. Но мы все-таки шли вперед!

Шли быстро и на растертых своих плечах несли все, что нужно было, чтобы прописать лахтарям лечение, от которого им никак уже не оправиться.

Когда мой взвод вошел в деревню Конец-остров, я приказал занять крайнюю избу, чтобы расположиться в ней на краткий отдых. В избе мы нашли только одного дряхлого, совсем седого старика. Он бросился нам радостно навстречу и, видя, что я командир, спросил:

— Вы кто: белые или красные?

Соблюдая конспирацию, я сурово ответил:

— Разве ты ослеп от старости и не видишь, что мы белые и боремся за то, чтобы «Карелия была только для карелов»?

Старик-карел сразу как-то осунулся: помрачнел, сел в угол и стал вздыхать.

Наконец, на что-то решившись, он быстро перекрестился и снова подошел ко мне.

— Зачем ты обманываешь старого человека? Вы от меня не скроете, что вы красные, — это я по вашим штыкам сразу отличу. У белых совсем другие штыки, и они их не так носят.

Старик был прав и не прав.

Если кадровые финские войска действительно имели винтовки немецкого образца, то белогвардейские активисты, шюцкоры и кулаки имели винтовки самые разнообразные: и русские, и немецкие, и даже японские.

Я промолчал в ответ, а старик, видя в молчании моем подтверждение своих догадок, радушно захлопотал, стараясь, чтобы мы поудобнее устроились на отдых.

* * *

Разведка вернулась поздно ночью.

Неприятельский отряд, очевидно, не ожидавший нападения, после небольшой перестрелки отошел в Финляндию.

Наша разведка дальше преследовать не стала и, не доходя двух-трех километров до границы, повернула обратно: легко было попасть в засаду.