Падение Иерусалима - [47]

Юсеф кивнул.

— Отдам я тебя все же моим коллегам на часок-другой. Чтобы еще лучше все прояснить. Хотя, может, ты прямо сейчас готов рассказать, как поймать твоего дружка?

Юсеф снова кивнул.

— Ладно, посмотрим. Объясни подробно, как ты вышел на связь. Только не забудь: если первая версия окажется неточной, уклончивой — лживой, короче, то мы тебя по стенке размажем, даже если потом заговоришь начистоту. Чтобы не было повадно — нам же обидно покажется, если какой-то сионистский выродок вроде тебя сумеет нас надуть.

— Я скажу правду.

Собеседник снова уселся за стол:

— Ну, давай.

Юсеф сломался, перестал сопротивляться. В такой момент допрашивающий видит, выиграл он или проиграл — впрочем, этот палач при первом же взгляде на молодого человека уверился в непременной победе.

— Встреча была в мечети Омейядов.

— Как вы узнали друг друга?

— Там был один старик — кажется, он там уборщик. Он нас познакомил.

— Опиши, как выглядит твой приятель.

В сознании Юсефа слабо блеснула радость — хоть тут он их обманет.

— Высокий, волосы темные, прямые. Лет тридцать пять. В арабском платье.

— Имя?

— Клянусь — не знаю.

— А дальше что?

— Он подошел, я отдал записку. Он взял и ушел. Все.

— Опознать можешь старика и этого малого?

Юсеф кивнул. Человек за столом долго смотрел на него испытующе, прикидывая, должно быть, целесообразность дальнейших пыток, и наконец принял решение:

— Сейчас тебя уведут и дадут воды, спину подлечат. Потом подпишем маленький договорчик — я его тут набросаю. Будешь и дальше с нами сотрудничать — потом объясню, как. Но еще раз говорю — если никого не удастся арестовать, то положение твое незавидное; такое с тобой сделаем, что плакать будешь и умолять: бейте, мол, как хотите, только не это… Но не уговоришь, так и знай.

Позже, в камере, Юсефу принесли договор, составленный на иврите. Там пересказывались его показания, затем следовало отречение от работы в израильской разведке и обещание сотрудничать с сирийской. Фамилия палача на этой бумаге уже значилась, теперь ее скрепила подписью жертва. Затем принесли кружку воды и явился мужчина в чистейшей белой рубашке и бежевых брюках, назвавшийся врачом. Он обработал раны на спине пленника — это было почти так же мучительно как побои, и Юсеф дважды терял сознание. Когда врач, наконец, ушел, он лег на пол, прижавшись лицом к прохладному камню и долго плакал, не находя в себе сил, чтобы успокоиться и хоть чуть-чуть забыться, прогнать смертную тоску.

В тот же вечер в лямке его рюкзака была обнаружена непроявленная фотопленка. Тот, кто допрашивал его, позволил себе маленькую вольность: дал выход своему гневу. Понять его было можно: ведь он уже доложил по начальству, что пленника удалось расколоть. Теперь выяснилось, что прохвост всех обдурил. Уязвленное самолюбие заставило специалиста по допросам и двух его коллег объединить усилия — слепая ярость застила всем троим глаза. Юсеф так и не успел рассказать про поход на виллу профессора Ханифа, про сейф, — они убили его раньше, чем он выдал Эссата. Причиной смерти стало удушье — пленнику слишком глубоко протолкнули в рот кляп. Впрочем, возможно, умер он от глубокой раны на голове. Поскольку вскрытие в подобных случаях проводить не принято, то сошло и лаконичное «сердечная недостаточность».

Не повезло ретивым работникам и со стариком: он оказался прав, когда говорил Эссату, что надеется умереть при аресте, старое больное сердце — хорошая страховка от пыток. Так и получилось, смерть оказалась милосерднее палачей. В его комнате обнаружили передатчик и шифровальные списки, но находку пришлось скрыть, дабы не навлечь на себя начальственный гнев и репрессии.

— Ложный след, — доложил наверх специалист по допросам. — Ничего у этого старика не нашли.

Фотопленку все же проявили, сделали несколько отпечатков, но эксперты так и не разобрались, что на них изображено и какой во всем этом смысл.

Глава 16

Майор Савари принял все меры предосторожности. Один из его сотрудников расположился в бистро возле метро Одеон — коротал там время у стойки, попивая анисовый ликер и делая вид, будто он — строительный рабочий. Одет он был соответственно, для пущей достоверности на робе и даже на волосах серела цементная пыль — этот деятель придавал большое значение подобному камуфляжу и посвящал ему много времени и сил. Он не без приятности провел таким образом минут двадцать, когда в бистро появился, наконец, Таверне: выбрал место за столиком напротив бара и заказал пиво, потом извлек из кармана трубку и сунул в рот, но закуривать не стал. Расмию и насчет трубки предупредили. Ей вообще подробно описали человека, с которым надлежало встретиться: маленького роста, лысый, очки в стальной оправе с толстыми стеклами, темный костюм. Войдя, она направилась прямо к нему, села за его столик и, кивнув в знак приветствия, оглядела полупустой зал.

— Выпьете что-нибудь?

— Нет, спасибо.

— Для конспирации…

— Тогда кофе. Черный.

Сотрудник армейской разведки, торчавший у стойки, уронил пачку сигарет и, поднимая ее, постарался незаметно рассмотреть девушку. Но ему удалось увидеть ее лишь в профиль.

Официант принес кофе и исчез. Расмия даже не притронулась к чашке.