Падение Херсонеса - [7]

С приходом стратига на стенах задвигались, заторопились.

Снизу, с той стороны, обращенной внутрь города, что-то стали подымать, устанавливать, наводить на нападающих. Видно, эти самые огнеметательные машины; снаряды. По виду — медные трубы на колесиках. Метров двадцать и — поставят трубу, наведут. Еще метров двадцать и — поставят вторую, наведут. По приказу стратига одну метательную машину подняли на руки. И, показывая ее осаждающим, пронесли по стене едва не от начала ее до конца. Стратиг был деятельный, хмурый, грозный. Шел вслед за солдатами, несшими машину. За ним шел еще солдат с сосудом, в котором, верно, и была та страшная огненная смесь.

Больше других знал о «греческом огне» Владимир. Послы ехали в Киев со всех сторон. Случая не было, чтобы Владимир не поговорил с заезжим человеком так, чтобы все от него узнать. Как далекое государство утроено? Какому богу они молятся? С кем торгуют? Что силу этого государства питает?

Огненную смесь готовили в Константинополе, вблизи порта в крепости, которую греки называют Арсеналом.

Арсенал охраняется днем и ночью. Там хранится оружие и всякого рода военные припасы. Часть Арсенала, где делают огонь, называется Мангалом.

Помещения тут обширные, низкие, со сводчатыми потолками. В них так пахнет серой, что новый человек, войдя туда, тут же начинает кашлять и задыхаться. Но новых там почти не бывает. Там глухонемые рабы. Каждому, кого приводят туда на работы, отрезают язык. Сбежать из Арсенала невозможно, но, и сбежав тайны не выдашь. Уши рабам оставляют, но глухими они становятся быстро сами. У человека так: или он говорит и тогда слышит, и перестает говорить и перестает слышать. Серу рабы толкут медными пестами в каменных ступах. Грохот в Мангале стоит такой, как будто гора трясется и валится. А рабы ничего не слышат. Они немы и глухи. Если, правда, что есть ад, как говорят христиане, то этот Мангал и есть тот самый ад, безмолвный.

Рабы не жильцы. Год в арсенале — молодой становится стариком. Три, пять — умер. Даже куратор, армянин, единственный, кто и говорит, и слышит, бледен, как гриб поганка. Голос его сера съела. Он не говорит — хрипит. Сера и ему долго жить не даст. Уж если кто хранит тайну огня, то пуще всех он, куратор. За всеми следит, всех подозревает в предательстве.

Что входит в состав «греческого огня», уже многие знают: сера, селитра, древесный уголь и черная смола. Но тайна в том, чего и сколько класть. Чуть-чуть измени состав — никакого огня не получишь.

Был случай, Владимир упрашивал одного ромея открыть тайну огня. Вразумлял: к вашей же это пользе. Кто вас защищать будет, если не мы? Вы слабеете, мы крепнем. Знаешь же, сильному — жить. Дары обещал любые. Золота — сколько скажешь. Мехов — лис, соболей — сколько увезешь. Соли из солеварен — хоть возом на корабль грузи.

Ромей лишь побледнел и замолчал. Так замолчал, словно ему уже язык отрезали.

Может быть, знал тайну, но говорить боялся. Может быть, не знал, как все.

Между тем стратиг еще раз приказал двум херсонеситам поднять медную трубу, пронести по стене от конца к концу. С еще более хмурым, с еще более грозным видом проследовал за солдатами. Все-таки он был коротковат при всем своем грозном виде. И если бы не метательная машина на плечах двух ромеев впереди и сосуд с огненной смесью в руках ромея позади, в хмуро сдвинутые к переносью его брови поверить было бы трудно. Стратиг ты, не стратиг, а лучше б тебе, как твоим воинам, с конем не расставаться. Хорошая скачка на хорошем коне бодрит. Стати прибавляет. Росту прибавляет.

Чего тянешь-то? Грозишь — ставь машину. Жги всё и вся.

Скиф-пастух все стоял под стеной со своей собакой и овцами. На середине между стенами и первыми рядами руссов. Смотрел то на стратига, то на руссов. Гадал, к кому податься.

Затрубили трубы. Солдаты-херсонеситы встали у огнеметательных машин. Задвигались и другие. Зазвенело вытаскиваемое из ножен оружие.

Руссы ждали.

Минута казалась часом.

Наконец стратиг поднял короткопалую руку.

Схоларий, огромный гвардеец, поднес фитиль. Средь бела дня ослепительным светом блеснуло жерло огнеметательной машины. Огонь дохнул, словно бог Перун спустился на землю. И ухнул громоподобно, всепоглощающе. Руссы инстинктивно взбросили руки к ушам, прикрывая их. Тот, из ближних, первых рядов, кто не догадался открыть рот, навек остался глухим. Пламя с ревом понеслось к стану руссов. И тотчас, пробивая заграду ладоней, донесся крик:

— А-а-а-у-у-э-э-э…

И ничего не осталось от предателя скифа и его собаки. Две кучки пепла, как после плохо загашенных костров. Метались обожженные овцы, дымились, горя и истошно крича. С десяток схолариев, быстрых, возбужденных, лили на них жидкий огонь. Пахло серой и горелым.

Орали, раздирая души, овцы:

— Э-э-э-э:

Уже нет скифа, нет собаки, упали, подогнув ноги овцы, а крик, в котором ужас и нестерпимая боль горящей плоти, висел в воздухе.

Пал на землю, при жизни омертвев, Ростислав. Щит князя на земле. Меч князя на земле.

Это выстрелила только одна машина стратига. Другие направили грозные медные стволы в сторону пришельцев. Пока молчали.

Владимир не оглядывался. Но ужасом дышало пространство за его спиной.