Падение Эбнера Джойса - [80]

— Вот это — важная птица, — проговорил управляющий, указывая на говорившего едва заметным кивком.

— Ба! — воскликнул Джерд. — Да ведь это доктор... доктор...

— Доктор Гауди, — подсказал управляющий. — Достопочтенный Уильям С. Гауди, доктор богословия, — сообщил он его полный титул. — Очень влиятельная персона.

— Достопочтенный Уильям С. Гауди... — задумчиво повторил Джерд.

Титульный лист книги «Вперед и ввысь» внезапно встал перед его глазами. Человек, которому он обязан был своим первым пробуждением к действию, человек, книга которого засверкала перед ним как луч света в непроглядном мраке, стоял так близко, что преисполненному благодарности живописцу стоило протянуть руку — и он коснулся бы его. Джерд шагнул вперед с намерением представиться и выразить свою признательность.

Но в эту минуту доктор Гауди, сделав жест, который любым незаинтересованным наблюдателем мог быть понят как знак крайнего возмущения и осуждения, резко повернулся и гордо зашагал прочь. Его провинциальные коллеги, которые чуть было не пришли в восторг от Тыквы, теперь уже не осмеливались поддаться первому впечатлению и, шаркая ногами, засеменили следом.

— Какая ложная идея! Какая омерзительная пачкотня! — пыхтел доктор Гауди, обращаясь к своей притихшей и оробевшей свите. Ибо у доктора Гауди, горожанина по рождению и воспитанию, вся эта нарочитая деревенская безыскусственность не вызывала ни малейшего сочувствия, и он был слишком строгим пуристом, чтобы отнестись терпимо к столь возмутительному сочетанию изображения с натурой.

— В жизни своей не видал более мерзкой стряпни! — продолжал он, увлекая за собой своих спутников. — Разве что вот это, — он указал на картину, мимо которой они как раз проходили («Львы в зверинце»), огороженную настоящей решеткой. — Предел! Ниже пасть нельзя! — воскликнул он.

Сельские пасторы, будь они предоставлены самим себе, несомненно были бы очарованы этим зоологическим шедевром, но слова одобрения замерли у них на устах, замороженные суровым приговором доктора. И они покорно засеменили дальше.

Тем временем Джерд, гордый тем, что он, пользуясь выражением, усвоенным им благодаря чтению «Рингголдской окружной газеты», возбудил интерес самого достопочтенного Гауди, поспешно листал взятую им у портье справочную книгу в поисках адреса почтенного джентльмена.

VII

Джерд еще не успел разыскать доктора, а уже новая волна приезжих хлынула в город и расплескалась по коридорам отелей. Провинциалов (и духовенство и мирян) привлек в столицу «Праздник Торговли». И повсюду их встречала Тыква. Здесь, в самой гуще непостижимой и беспокойной городской жизни, они находили нечто простое, осязаемое, привычное, дружелюбное. У Джерда возникла счастливая идея водрузить несколько своих шедевров на мольберты, снабженные специальными приспособлениями, на которые он клал настоящие тыквы. «Да которая же из них настоящая!» — восторгались простодушные зрители.

Провинциальные лавочники выражали свое одобрение коммивояжерам, и эти служители моды, избравшие своей специальностью «знать, чего хочет публика» и действовать соответственно, сообщили о таком мнении, быть может даже случайно, главам крупных торговых домов. Так прослышала о Тыкве знаменитая фирма Мейер, Ван-Горн и К°.

Надо сказать, что компаньоны этой фирмы в отдельности отнюдь не пользовались широкой популярностью. О Мейере никто не имел ни малейшего представления. Ван-Горн прозябал в полной неизвестности. О том, кто такой К°, знали лишь в узких коммерческих кругах. Но сообща они являли собой силу. Если не считать заправил трамвайных компаний, Мейер, Ван-Горн и К° были наиболее влиятельными лицами в городе. Они мостили улицы вокруг своих владений; они устраивали витрины и перегораживали переулки, полностью игнорируя постановления муниципальных властей; они печатали такую уйму объявлений и реклам, что определяли не только внешний вид газет, но и чуть ли не их политический курс. И, что важнее всего, они были законодателями вкуса, наставниками и воспитателями. То, что они сбывали несметному числу покупателей башмаки, скобяные изделия, содовую воду, диванные подушки, не имело ровно никакого значения; то, что они дергали зубы, фотографировали, вели банковские счета, значило немногим больше. Но они снабжали публику идеями и идеалами. Шумно разрекламировав одну книгу и не давая ходу другой, они решали таким образом, что должны читать жители города; с утра до вечера бренчали фортепьяно, повторяя мелодии, которые, по мнению Мейера, Ван-Горна и К°, должны были пользоваться успехом и спросом; в пятнадцати огромных окнах помещения фирмы выставлялись картины (по праздникам люди приходили с самых отдаленных окраин лишь для того, чтобы посмотреть на них), призванные развивать художественные взгляды покупателей.

Как раз в это время Мейер, Ван-Горн и К° вознамерились приобрести картину «стоимостью в десять тысяч долларов». По их мнению, это было бы неплохой рекламой.

Они послали за Джердом.

— Десять тысяч! — ахнул наш герой. Ему почудилось, что перед ним растворились врата рая. — Да за такие деньги я смог бы написать величайший шедевр!