Падение Эбнера Джойса - [41]
С той минуты как Юдокси пришла сюда, она только и говорила о Джеремии Макналти, Эндрю Хилле и Роско Орландо Гиббонсе.
— Очень стоящее дело, — заявила она Диллу. — Они совсем замучились, бедняги. Им нужен совет специалиста. Если бы только я была членом правления!
Дилл, разумеется, охотно подхватил эту тему.
— В течение последних двух недель усиленно говорят о планах внутренней отделки банка, — заметил Дилл, в котором боролись желание взяться за работу и чувство профессионального достоинства. — Я знаю людей, готовых предложить директорам свои услуги.
— А вы сами не думали об этом?
Дилл выпрямился.
— Ну что вы!
Он напоминал молодого врача, который скорее согласится голодать, чем нарушить профессиональную этику поступками, хотя бы отдаленно напоминающими навязчивость и нескромность. Справедливости ради надо сказать, что Дилл был значительно дальше от голодной смерти, чем, например, Игнас Прочнов, и неизмеримо дольше мог ждать, пока его пригласят.
Юдокси задумчиво перебирала в руках свое боа. «По-настоящему нравится ли он Вирджилии? Нравится ли ему Вирджилия? Хочу я или нет, чтобы они поженились? Следует ли мне стараться для него?» Вот какие вопросы волновали ее, пока она рассматривала присутствующих, занятых болтовней и чаепитием. «Сумеет ли он дать Вирджилии то, чего вправе ожидать девушка ее положения? Ведь Вирджилия такая щепетильная и требовательная. Найдет ли она кого-нибудь, кто понравился бы ей больше или по крайней мере так же?»
Юдокси попыталась представить себя в разных возможных ситуациях. Вот, например, она говорит Вирджилии: «Да, я знаю, он мил. Но он может полагаться лишь на себя и на свою кисть, а ты должна жить, как жила до сих пор, не зная ни в чем отказа». Затем она увидела себя в банке: опершись на письменный стол, она решительно потрясает своими сорока пятью акциями перед носом Эндрю Хилла: «Я требую, чтобы меня выслушали. Я требую, чтобы и меня допустили к решению такого важного дела. Я требую справедливости и равной возможности для всех, для будущего мужа моей племянницы в том числе».
А вот она, ломая руки, трагически вопрошает Вирджилию: «Почему ты не захотела выйти замуж за Ричарда Моррелла? Он сделал тебе предложение, — такой милый, многообещающий, практичный человек, обладающий уже миллионом, если не больше. Ему только тридцать пять лет — как раз подходящий возраст».
Потом Юдокси мысленно увидела эту маленькую выскочку Пресиозу Макналти и услышала собственный голос: «Если Вирджилия захочет чего-нибудь, она добьется, — и говорить больше не о чем. Дорогое дитя, обещайте повлиять на этого неотесанного мужлана — вашего дедушку, и вы будете иметь честь и удовольствие разливать чай на одном из моих четвергов, а кроме того, я приглашу вашу маму на один из моих следующих болыших приемов...»
Юлдокси вернулась к действительности, внезапно заметив, что Дэффингдон и Вирджилия пристально ее рассматривают. Она сообразила, что выдала свои чувства, нервно затянув на шее концы боа и так же нервно сдвинув брови.
Тем временем все «художественные круги» в городе уже знали, что Грайндстоунский национальный банк намеревается произвести сложную внутреннюю отделку своего нового здания и что правление предполагает выделить для этой цели двадцать тысяч долларов, если не больше. В «Храме Искусств» это сообщение восприняли с приветливыми улыбками; а в «Крольчатнике» начались лихорадочные поиски «идей»; из углов, затянутых паутиной, извлекались пыльные папки и заброшенные полотна. Художники-декораторы углубились в размышления, не забывая внимательно прислушиваться к тому, что говорят другие. Преподаватели Академии художеств листали конспекты по мифологии и поспешно набрасывали столь же монументальные, сколь и туманные эскизы к серии потрясающих шедевров, одновременно размышляя о том, пожалуют ли к ним директора сами, или пригласят к себе.
— Вот здорово! — радовался Маленький О’Грейди (его коньком были рельефы из глины), прыгая на одной ноге. — Разве это не находка для нас, Дилл?
Маленький О’Грейди славился тем, что занимал самую запущенную комнату в «Крольчатнике». Он слыл также за человека, совершенно нечувствительного ни к каким упрекам и запугиванию. Строгая, солидная обстановка в студии Дилла нисколько не смущала О’Грейди. На него вообще ничто не могло повлиять, и он ни с кем не считался. Он всякому мог высказать то, что думал, и поступал так, как ему заблагорассудится. Сейчас ему захотелось станцевать джигу, и он станцевал.
— Боже мой, но при чем здесь ты? — спросил Дилл, отодвигая свой мольберт подальше от приятеля.
— При чем? Без меня не обойдутся! Я буду лепить по собственным эскизам капители колонн в том дворике...
— Я что-то не слыхал об этом. Скорее всего их сделают по принятому образцу.
— Вот-вот! Архитектор тоже так думает. Но я докажу ему, что он ошибается. — О’Грейди сделал пируэт в доказательство своей способности убеждать. — Кроме того, — продолжал он, — я возьму на себя отделку камина в приемной президента. Я сделаю бронзовый барельеф «Гений запада, освещающий путь к прогрессу» или «Коммерция и Финансы, объединившиеся для...» — еще не знаю, для чего именно, но в нужное время у меня появится какая-нибудь идея.
