Падение Эбнера Джойса - [31]

— И пишите нам иногда, — добавила Медора.

— Конечно, — согласился Эбнер, — буду высылать вам газетные вырезки, и вы узнаете, что эти люди говорят обо мне.

— А что вы можете сказать о них, мы узнаем, когда вы вернетесь, не раньше? — спросила Медора.

— Не обязательно. Я мог бы... — у него вырвался какой-то непонятный звук, не то судорожный вздох, не то смешок, — я мог бы написать вам.

— Непременно напишите, — попросил Стивен.

— Наши мысли будут с вами, — добавила Медора.

Вскоре из городков штатов Индианы и Огайо стали приходить газеты, большие, небрежно напечатанные. Первые Эбнер посылал на имя Стивена, а затем стал адресовать Медоре. Статьи приветствовали приезд Эбнера, — его статная фигура, величественно возвышавшаяся на трибуне, неизменно присутствовала на газетных полосах — и его ораторское искусство, — он говорил громко и выразительно. Однако обозреватели с неудовольствием отмечали, что темы Джойса чересчур мрачны, и чем дальше к Востоку уходил его путь, тем отчетливее проступал в отзывах насмешливый, язвительный оттенок, а когда Эбнер добрался до океана, вместо газет стали приходить одни письма. Они были адресованы прямо Медоре, и та заметила в них одну черту — склонность сравнивать Восток и Запад, причем предпочтение все явственнее отдавалось Западу. Эбнер остро ощущал педантизм, лицемерие и цинизм общества восточных штатов, его меркантильные идеалы, узаконенную несправедливость, порождаемую благоприобретенным и унаследованным богатством, условности, которые губили добрые порывы и не давали развернуться человеческой личности.

«Я буду счастлив вернуться на Запад», — так заканчивал он обычно свои письма.

Медора читала и улыбалась: «Можно представить, как негодовал бы наш бедный друг, побывай он в Лондоне или Париже».

«Я рада, что вы скоро вернетесь, настроенный более благосклонно к нам, хотя бы только потому, что мы выигрываем в сравнении с Востоком, — писала она, — а пока помните, что где бы вы ни выступали, перед доброжелательной аудиторией или враждебной, есть слушатели, которые ждут вашего возвращения, и, находясь среди них, вы почувствуете себя как дома».

И в самом деле, по прошествии некоторого времени Эбнер разглядывал кружок миссис Уайленд с меньшей неприязнью и скукой, нежели он предполагал. Мартовским вечером в гостиной у Уайлендов собралось человек двадцать — тридцать гостей, и Эбнер весьма удовлетворенно отметил, что они с должным уважением относятся к нему и к хозяйке.

— Вечер пройдет удачно, вот увидите. Они будут прилично вести себя, — ободряюще шепнул Бонд.

Гости съезжались медленно, и только в десятом часу начались кое-какие приготовления. Из-за этой задержки Эбнер готов был заключить, что публика равнодушно относится к его искусству, но некоторые внимательные дамы тем временем заняли его беседой, пересыпанной комплиментами. Эбнер отвечал находчиво. Побеседовал он также и с мужчинами, которые, возможно, мало интересовались литературой, но не могли не отдать должное его искренности и приятной внешности. И действительно, в сюртуке и светло-сером галстуке он выглядел вполне внушительно, и никто не позволил себе — как случалось на Востоке — колких замечаний по поводу того, что он не знает правил хорошего тона.

— Говорят, вы снова пришли без пальто? — спросил Уайленд.

Ветер с озера свирепо трепал голые вязы перед домом и яростно раскачивал электрические фонари вдоль извилистой ленты шоссе.

Эбнер задорно вскинул голову — здоровья ему не занимать!

— Пустяки. Тут и ходу-то три квартала.

— Идите в столовую и выпейте что-нибудь, — предложил хозяин.

— Вы знаете, я не пью вина!

— Вино! — воскликнул Уайленд. — Да вам надо кое-что покрепче, — не вино, а доброе виски!

— Нет! — упирался Эбнер. — Нет!

Мужское общество состояло из видных специалистов и представителей крупных корпораций. Даже и сейчас они не переставали обсуждать вполголоса привычные дела.

— Вы, по всей видимости, начали нажимать какие-то тайные пружины. Это ощущается во всем, — обратился один из них к Уайленду.

— А как же иначе? — по-мальчишески прямо отвечал Уайленд. — Если хочешь, чтобы капитал приносил прибыль, в наше время надо немножко опережать законодательство.

— То же самое говорил вчера Пенс...

— Я открыл эту великую истину во время недолгого знакомства с Комиссией по налогам, — самодовольно признался Уайленд. — Почти все под контролем: личная собственность и недвижимость, земельные участки, аренда, мелиорация, акции, закладные...

— Короче говоря, все, кроме концессий?

— Кроме концессий. Так что займемся коммунальными услугами...

— В надежде, что законодательство будет медленно плестись позади?

— Совершенно верно, — подтвердил Уайленд. — И тем временем будем нажимать на тайные пружины.

— Вы с одной стороны, Пенс — с другой?

Уайленд пожал плечами и усмехнулся.

— И дай бог, чтобы они подольше нас не замечали.

Эбнер слушал молча, грустно качал головой, и в нем нарастало чувство горечи. Уайленд, такой умный, приятный человек — радушный хозяин — мельчал, падал в его мнении.

Уайленд искоса поглядывал на Эбнера. Он словно хотел сказать ему: «Да, все это так, но, как знать, может быть, дружеская рука, протянутая вовремя...»