Падает тропическая ночь - [12]

— Я просто вспомнила все, что говорила Сильвия, когда мы смотрели фильмы. Второй фильм исторический, она играет Леди Гамильтон, совсем другую женщину, беззаботную, но судьба против нее, и всякий раз, как что-то происходит, она не сгибается и с трудом может поверить, что это ее постигло несчастье. Но в конце она все же сломлена, и все последние годы это просто живой труп, даже есть не желает, прозябает в крайней нищете, и, когда ей удается украсть бутылку вина, она вспоминает о своем прекрасном прошлом, но чудится ей, что все это было не с нею, она уже не в силах поверить, что ей когда-то выпало столько счастья.

— Минуты, когда жизнь ей улыбалась.

— Но это, думает, было уже не с нею.

— А твоя девушка сильно плакала, когда смотрела фильм в субботу?

— Всплакнула немного. И, говорит, помогло. Хотя, думаю, ей пошло на пользу, что она мне все рассказала. Впервые поведала, что с ней происходит. Потом снова пересказывала, не знаю сколько раз, все пыталась понять, почему он отдалился. Ну, все, что я тебе сейчас рассказала.

— А в воскресенье что было?

— Она решила провести день на пляже, в двух часах отсюда, и не сидеть у телефона — это ее измотало — целый день в ожидании звонка. Но она оставила включенным автоответчик, чего не делает в дни отдыха, чтобы пациенты не оставляли записей с сигналами SOS, а то у них по выходным депрессия, там такие истории.

— А в понедельник?

— В будни она включает автоответчик, и вечером в понедельник прослушала сообщения, было два звонка без записи, человек повесил трубку, ничего не сказав.

— Могли ошибиться номером, здесь это не редкость.

— Но сомнение всегда остается. Не помню, во вторник или среду она попросила о большом одолжении. Чтобы я, когда у меня нет никаких дел, приходила к ней домой и отвечала на звонки, пока она работает, тогда этому типу придется назвать себя, если он позвонит. Я стала ходить, видя, что ей это действительно нужно. Стояли чудные солнечные деньки, но я все равно ходила каждый день в течение той недели, дня три, что ли, вставала пораньше и в семь шла в клуб заниматься гимнастикой. А в девять уже была там, как штык. Люблю, когда есть занятие, ты знаешь. Но тип не позвонил. И в следующую субботу она не знала, то ли ей сидеть дома и ждать чуда, то ли нет. Осталась дома, не могла удержаться, но попросила составить ей компанию.

— Ты обещала объяснить, что у него за голос, что он так ее поразил.

— В ту субботу она была гораздо спокойнее. Почти довольная. Для нее это оказалось приятным сюрпризом, она-то думала, такого в жизни больше не будет, чтобы так увлечься мужчиной. И теперь ей хотелось знать почему. Ощущала себя пятнадцатилетней.

— Скажи про голос.

— Ее, прежде всего, поразил взгляд, но это меня отвлечет, не хочу терять нить. А насчет голоса она сразу поняла. По ее словам, это был, в общем, она мне столько раз рассказывала, миллион раз объясняла и все разными словами, но я не могла уловить, о чем она. Но тебе скажу в двух словах, главное…

— Ну…

— Как бы это сказать?

— Как-то у него дрожал голос, ты так сказала.

— У него вроде как в груди было…

— Это просто от горя, Люси. Как у всех нас, потерявших близких.

— По ее словам, у него в груди сохранилось что-то странное, и время не затронуло это. Он повзрослел, слегка постарел, но в душе он прежний, как раньше, молоденький парень, которому не дают сказать ни слова. Молчит, стоит в углу, наказан, идет время, а он, бедняжка, всегда там, забытый, но не стареет, в душе остался юношей, он наказан, не решается открыть рта, пожаловаться на что-то. Но предчувствие ей подсказало: он там, прелестный юноша, могучий, как сейчас, только без живота, всеми забытый, и она с ним заговорила. Юноша еле осмелился ответить, поэтому так звучал его голос, запинающийся, хриплый, он все не мог поверить, что кто-то наконец к нему обратился. Понимаешь, о чем я?

— Да, конечно, но почему ты не понимала, если все так просто?

— Она по-всякому рассказывала. Видно, они с пациентами часто занимаются этим, объясняют на разный манер всякие вещи, чувства. Это у них даже как-то называется.

— А ты почему не понимала?

— В конце концов, Нидия, поняла. Называется — что-то там образов, игра образов или в этом духе. Еще она говорила, знаешь: голос был, точно человек упал в глубокую пропасть, но тот, кто снаружи, слышит его и отвечает, неизвестно только, подоспеет ли вовремя помощь, чтобы вытащить его оттуда. Его жена уже навечно погрузилась во мрак бездны, глубиной в тысячи метров, это как вход в заброшенную угольную шахту, или хуже, подземный грот, где местами вода, и она тебя затягивает. А он, по сути, о помощи и не просит, уже не верит в возможность спасения, и говорит об этом слышащему его человеку, пусть не внушает напрасных ожиданий, если не уверен, что команда спасателей вовремя успеет.

— Но она-то мечтает спасти его в одиночку, без команды спасателей.

— По-моему, она хотела его уверить, что спасение есть, в одиночку или с чьей-то помощью, неважно, главное — чтобы он не сорвался оттуда, где зацепился, не соскользнул еще глубже, ведь знатоки подземного грота понимали, что он находится в надежном месте, впотьмах, но вне рокового ледяного потока, который унес его супругу. В общем, как говорит Сильвия, обо всем этом она догадалась в кафе, но, когда он последний раз звонил, предчувствие ей подсказало, что он в опасности, ведь положение дел ухудшилось.