Пациент особой клиники - [62]

«Долго ли ему пришлось мучиться? Убивал ли Трамниц Макса планомерно и с наслаждением? Или покончил с ним в состоянии аффекта, устав от хныканья мальчика, как тот серийный убийца, о котором Тилль прочитал как-то в Интернете?» – такие и им подобные вопросы вихрем кружились в голове у Беркхоффа.

– Боже мой! – тихо прошептал он. – Рикарда, скорее всего, испугалась бы такой правды. Она наверняка зажала бы уши и выбежала из комнаты, не желая знать, как именно закончил свою жизнь Макс. Но только не я!

Тилль покачал головой и решил узнать всю правду до конца, несмотря на муки, которые она с собой несла. Ему нужна была ясность, пусть самая ужасная и убивающая еще остававшиеся слабые надежды.

Беркхофф должен был попрощаться с сыном и узнать, где находится тело мальчика. Без этого он не мог положить дневник обратно. Но и возможности прочитать записи на месте у него не было.

«Как долго Седа находилась вместе с Трамницем?» – подумал он и посмотрел на дверь в ванную комнату.

Одновременно Тилль почувствовал, что время, еще совсем недавно казавшееся застывшим, с момента, когда он прочел имя сына в дневнике, полетело стремительно, словно стрела.

В первую очередь ему требовалось подвинуть тумбочку на прежнее место и закрыть ящик, чтобы Трамниц, когда снова уляжется на свою кровать, не сразу понял, что его дневник исчез. Занятый этим делом, Тилль внезапно обратил внимание еще на один маленький металлический сверкающий предмет, находившийся в ящике. И этому предмету явно нечего было делать в прикроватной тумбочке лазарета, в котором находился психопат.

Без лишних раздумий Тилль схватил лезвие бритвы, которое было спрятано в тайнике под дневником.

Затем ему удалось совершить то, что еще несколько секунд назад он считал невозможным. Находка дневника мобилизовала его силы, а ярость, направленная на Трамница, была настолько велика, что ему жутко захотелось ворваться в ванную комнату и разбить голову убийце сына о раковину. Тилль бил бы его снова и снова до тех пор, пока белые зубы маньяка не начали бы плавать в эмалевой раковине, как в супе, набухая от крови, а серая мозговая масса не стала бы просматриваться через пробитую черепную коробку.

Тем не менее всех его чудесным образом появившихся сил хватило лишь на то, чтобы на четвереньках доползти до входной двери. От жуткой боли в голове он едва не ослеп, когда поднялся с пола, открыл дверь и буквально выпал в коридор. На его счастье, он оказался пустым.

В проходе не было ни души!

Какая удача!

Спрятав лезвие бритвы между страницами дневника, здоровой рукой Тилль крепко прижал к себе драгоценную ношу. Если бы счастье продолжало ему улыбаться, то, прежде чем рухнуть без сил и задохнуться в обмороке от рвоты, он мог бы даже добраться до своей палаты. Однако Беркхоффу не удалось дойти даже до угла. Проходя мимо библиотечной тележки Седы, он услышал, как сзади него открылась дверь, и кто-то назвал его вымышленное имя.

Глава 43

– Патрик Винтер! Что здесь происходит?

Тилль спрятал дневник под пижамой и обернулся. При этом он держал руки перед животом таким образом, чтобы прижать тетрадь к себе.

– Я… я заблудился, – прошептал он, наклонившись вперед от боли.

– Вижу, – сказал санитар и широкими шагами быстро направился к мнимому Патрику.

Санитар был на голову ниже Тилля, а темные волосы и изогнутые вверх, как у женщины, брови придавали его лицу дружелюбное и постоянно удивленное выражение. К тому же он говорил не умолкая, как настоящий водопад:

– Но как же так? Почему вы не в постели? Терпение, дружок, терпение! Я, знаете ли, остался один на все отделение и должен был находиться в ординаторской на случай экстренного вызова. Если бы мне не захотелось в туалет, то я бы вас, господин Винтер, не увидел.

С этими словами он протянул Тиллю руку, чтобы оказать помощь.

– Дайте мне что-нибудь от боли, пожалуйста, – искренне взмолился Беркхофф.

– Могу себе представить, как вам больно. В вашем положении я попросил бы то же самое. О небо! Ну почему вы не нажали на кнопку у кровати? Это может плохо кончиться. У меня был один пациент, который в январе перепутал двери и внезапно оказался на улице посреди ночи при температуре минус двенадцать градусов. Конечно, это случилось не здесь, а в Йоханнесштифте. Но тогда на нем было одежды не больше, чем на вас сейчас. Вы сможете дойти сами или мне лучше привезти каталку?

Тилль не отреагировал и, сжав зубы, продолжал шаг за шагом стоически продвигаться назад, в свою палату.

– Подождите, я сейчас вернусь со шприцем обезболивающего, – обнадежил Беркхоффа санитар, едва они добрались до места, и Тилль снова оказался в своей постели. – Это чудесное средство, и вашу боль как рукой снимет. Тогда во сне вы сможете оказаться, где захотите, а лучше на вилле основателя журнала «Playboy», хотя после смерти Хью Хефнера[7] там может быть немного скучно.

С этими словами санитар удалился, а так как он не умолкал ни на минуту, то вскоре его голос стал стихать. Чего нельзя было сказать об отбойном молотке, молотившем под черепом Тилля.

Беркхофф воспользовался представившейся возможностью и, собрав последние силы, положил в тумбочку дневник вместе с лезвием бритвы рядом с книгой Джеймса Джойса. Затем, выбивая дробь зубами, он откинул мокрую от пота голову на подушку и постарался успокоиться. Однако пережитая усталость, граничащая с полным истощением, вылилась в острую реакцию организма, которая переросла в настоящий эпилептический припадок, не прекратившийся даже после укола, сделанного санитаром.