P.S. I Dare You. Я бросаю тебе вызов - [4]

Единственное преступление, какое я когда-либо совершил, – это родился первым, последним и единственным сыном Колдера Херефорда Уэллса.

Виновен. Но не по собственной воле.

Несколько лет назад в Риме в каком-то баре красивая женщина, похожая на цыганку, отвела меня в сторону, сказав, что «повидала всякое», а потом сообщила мне, что я – реинкарнация принца, жившего в пятнадцатом веке, и что я выбрал ту жизнь, которую веду сейчас, потому что мне нужно отомстить тем, кто несправедливо обошелся со мной в прошлой жизни.

Я решил, что это полная чушь, но мне понравилась сама идея того, что она сказала.

– Понимаю, – Марта задумчиво хмыкает, как будто мои слова заставили ее нервничать, потом снова обращается ко мне: – Но, как я уже сказала, это чрезвычайно срочно. В противном случае он не побеспокоил бы вас.

Верно.

Девушка, лежащая в моей кровати, – ее имя вдруг выпадает из моей памяти – смотрит стеклянными глазами в экран своего телефона. Яркий свет озаряет ее лицо, когда она пролистывает страницы, методично и механически, словно робот.

Я почти ничего не знаю о ней, не считая того, что она рассказала мне за выпивкой вчера вечером в баре отеля. Она представитель наркоконтроля из Миннесоты, приехала сюда на медицинскую конференцию, и она младшая из семи детей в семье. Если я правильно помню, ее родители – католики. Она упомянула об этом, рассказывая, что ее отец и мать не признают контрацептивы. Должно быть, при этих ее словах мое лицо вытянулось, потому что она сразу же залезла в свою сумочку и достала бледно-розовую пилюльницу с противозачаточными таблетками. В ответ я открыл свой бумажник и показал пачку презервативов в упаковке.

– Колдер? – Голос Марты возвращает меня к настоящему. – Вы еще на связи?

– Да. – Я сжимаю переносицу двумя пальцами, протираю заспанные глаза, а потом осознаю, что в трубке слышится тяжелое дыхание. – Я попрошу мою помощницу связаться с вами. Придумайте что-нибудь.

Марта некоторое время молчит.

– Вы… у вас нет помощницы.

– За четыре года многое изменилось, Марта, – без запинки отвечаю я.

Она негромко откашливается.

– Ну что ж, хорошо. Могу я узнать ее номер? Я предпочту сама позвонить ей.

– Я перешлю вам ее контакты. Она будет на связи.

В телефоне слышится нервное хмыканье Марты – что-то среднее между смешком и двумя нотами из песни. Если бы она была моей ассистенткой, я заставил бы ее отучиться от этого хмыканья. Но мне не придется об этом беспокоиться: у меня действительно нет и никогда не будет помощницы. Мысль о том, что мне день за днем придется видеть одну и ту же персону и разговаривать с ней, привлекает меня ничуть не больше, чем перспектива вырвать себе глаза ржавыми плоскогубцами.

Я жажду перемен.

Я жажду разнообразия.

Я жажду свободного существования, когда я смогу полагаться только на себя самого.

Все остальное для меня равнозначно тюремному сроку.

– Я хотела бы, по крайней мере, узнать ее электронную почту, – слегка дрожащим голосом говорит Марта. – Если вы не против.

Я представляю, как мой отец нависает над ней, вслушиваясь в каждое ее слово, трясущейся рукой делает записи на клейких листочках своей тяжелой золотой ручкой. Как он жестами подсказывает ей каждую фразу, которую потом произносят ее тонкие губы, потому что этот человек одержим моим одобрением…

Только от меня, единственного из всего человечества, он не может добиться уважения – ни деньгами, ни силой, ни хитростью. Даже тогда, когда его ссохшееся безжизненное тело будет гнить в семейной гробнице в Бедфорде, он не получит моего почтения.

Но я приду к его смертному ложу.

Я приду туда, чтобы в тот момент, когда он будет испускать свой последний вздох, напомнить ему, какое он ничтожество Я приду, чтобы плюнуть на его гроб, прежде чем тот замуруют в склепе.

Горьковато-сладкое и справедливое завершение, достойное такого мерзавца, каким является мой отец.

– Колдер… я просто не знаю, как вам это сказать, поэтому скажу прямо, – Марта на секунду умолкает – возможно, выдерживает драматическую паузу, срежиссированную моим папашей. – Ваш отец умирает.

Девушка в моей постели все еще листает свой «Инстаграм». Мне кажется, за последние две минуты она даже ни разу не моргнула.

Ханна.

Вот как ее зовут. Не то, чтобы это имело какое-то значение.

– Колдер, ваш отец… – повторяет Марта, теперь уже на октаву выше и на йоту громче.

– Я с первого раза услышал вас, – перебиваю я ее, повысив голос настолько, что Ханна вскидывает на меня блестящие глаза и едва не роняет свой телефон.

– Он хотел бы встретиться с вами, чтобы обсудить вопросы наследства, – говорит она.

– Я уверен, что он уже составил завещание. – Не то, чтобы я чего-то от него хотел. Его деньги – и имя Уэллсов – всего лишь тяжкая обуза. – И я уверен, что когда придет время, его нотариус свяжется со мной.

– Есть кое-какие вопросы, которые он хотел бы обсудить с вами лично – пока еще в силах, – настаивает она. – Эта встреча не займет много времени. Вероятно, не более десяти или пятнадцати минут в целом. Не могли бы вы приехать сегодня после полудня? У вашего отца есть свободное время между одним часом пятнадцатью минутами и одним часом сорока пятью минутами.