Озорные стихи - [57]

Корешок его согнувшись

Обессилевший лежит.

Я его поглажу нежно,

Стану дергать и щипать,

Он от этого мятежно

Поднимается опять.

Милый Виктор мой проснется,

Поцелует между ног;

Глубоко в меня забьется

Его чудный корешок.

На заре, когда так спится,

Виктор спать мне не дает,

Мне приходится томиться,

Пока солнышко взойдет.

Ах, как это симпатично!

В это время корешок

Поднимается отлично

И становится, как рог.

Я спросонок задыхаюсь

И сперва начну роптать,

А потом, как разыграюсь,

Стану мужу помогать:

И руками и ногами

Вкруг него я обовьюсь,

С грудью грудь, уста с устами,

То прижмусь, то отожмусь.

И, сгорая от томленья

С милым Виктором моим,

Раза три от наслажденья

Замираю я под ним.

Иногда и днем случится:

Виктор двери на крючок,

На диван со мной ложится

И вставляет корешок.

А вчера, представь, сестрица,

Говорит мне мой супруг:.

«Ты читать ведь мастерица,

Почитай-ка мне, мой друг».

Затворившись в кабинете,

Мы уселись на диван.

Прочитала я в газете

О восстании славян

И о том, какие муки

Им приходится принять,

Когда их башибузуки

На кол думают сажать.

«Это, верно, очень больно?»

Мне на ум пришло спросить.

Рассмеялся муж невольно

И задумал пошутить.

«Надувает нас газета, —

Отвечает мне супруг. —

Что совсем не больно это,

Докажу тебе, мой друг.

Я не турок и, покаюсь,

Дружбы с ними не веду,

Но на кол, я уж ручаюсь,

И тебя я посажу».

Обхватил меня руками

И на стул пересадил,

Вздернул платье и рукою

Под сиденье подхватил,

Приподнял меня, поправил

Себе что-то, а потом

Поднял платье и заставил

На колени сесть верхом.

Я присела, и случилось,

Что все вышло по его:

На колу я очутилась

У супруга своего.

Это было так занятно,

Что нет сил пересказать.

Ах, как было мне приятно

На нем прыгать и скакать.

Сам же Виктор, усмехаясь

Своей шутке, весь дрожал

И с коленей, наслаждаясь,

Меня долго не снимал.

«Подожди, мой друг Аннета,

Спать пора нам не пришла,

Порезвимся до рассвета,

Милая моя душа!

Не уйдет от нас подушка,

И успеем мы поспать,

А теперь не худо, душка,

Нам в лошадки поиграть».

«Как в лошадки? Вот прекрасно!

Мы не дети»,—я в ответ.

Тут меня он обнял страстно

И промолвил: «Верно, нет,

Мы не дети, моя милка.

Но представь же наконец.

Будешь ты моя кобылка,

Я же буду жеребец».

Покатилась я со смеху,

Он мне шепчет: «Согласись,

А руками для успеху

О кроватку обопрись…»

Я нагнулась. Он руками

Меня крепко обхватил

И мне тут же меж ногами

Корешок свой засадил.

Вновь в блаженстве я купалась

С ним в позиция такой,

Все плотнее прижималась,

Позабывши про покой.

Я большое испытала

Удовольствие опять,

Всю подушку искусала

И упала на кровать.

Здесь письмо свое кончаю,

Тебе счастья я желаю,

Выйти замуж и тогда

Быть довольною всегда.

ОТЕЦ ПАИСИЙ

В престольный град, в Синод священный

От паствы из села смиренной

Старухи жалобу прислали

И в ней о том они писали:

«Наш поп Паисий, мы не рады,

Все время святость нарушает —

Когда к нему приходят бабы,

Он их елдою утешает.

К примеру, девка, или блядь,

Или солдатка, иль вдовица

Придет к нему исповедать,

То с ней такое приключится:

Он крест святой кладет пониже

И заставляет целовать,

А сам подходит сзади ближе

И начинает их ебать.

Тем самым святость нарушает

И нас от веры отлучает,

И нам-де нет святой услады,

Уж мы ходить туда не рады».

Заволновался весь Синод.

Сам патриарх, воздевши длани,

Вскричал: «Судить, созвать народ!

Средь нас не место этой дряни!»

Суд скорый тут же состоялся,

Народ честной туда собрался…

И не одной вдове, девице

С утра давали тут водицы.

Решили дружно всем Синодом

И огласили пред народом:

«Отцу за неуемный блуд

Усечь ебливый длинный уд.

Но, милосердие блюдя,

Оставить в целости мудя,

Для испускания мочи

Оставить хуя пол свечи.

Казнь ту назавтра совершить,

При сем молитву сотворить»

А чтоб Паисий не сбежал,

За ним сам ктитор наблюдал

Старух ругают: «Вот паскуды!

У вас засохли все посуды,

Давно пора вам умирать,

А вы — беднягу убивать».

Всю ночь не спали на селе

Паисий, ктитор — на челе

Морщинок ряд его алел —

Он друга своего жалел.

Однако плаху изготовил,

Секиру остро наточил

И, честно семь вершков отмеря,

Позвал для казни ката-зверя.

И вот Паисий перед плахой

С поднятой до лица рубахой,

А уд, не ведая беды,

Восстал, увидев баб ряды.

Сверкнув, секира опустилась…

С елдой же вот что приключилось.

Она от страха вся осела —

Секира мимо пролетела.

Но поп Паисий испугался

И от удара топора

Он с места лобного сорвался,

Бежать пустился со двора.

Три дня его искали всюду.

Через три дня нашли в лесу,

Где он на пне сидел и уду

Псалмы святые пел в бреду.

Год целый поп в смущеньи был,

Каких молебнов ни служил,

Но в исповеди час не смог

Засунуть корешок меж ног.

Его все грешницы жалели

И помогали, как умели,

Заправить снова так и сяк

Его ослабнувший елдак.

Жизнь сократила эта плаха

Отцу Паисию. Зачах.

Хотя и прежнего размаха

Достиг он в этаких делах.

Теперь как прежде он блудил

И не одну уж насадил.,.

Но все ж и для него, чтецы,

Пришла пора отдать концы.

На печку слег к концу от мира,

В углу повесил образок.

И так прием вел пастве милой,

Пока черт в ад не уволок.

Он умер смертию смешною:

Упершись хуем в потолок

И костенеющей рукою

Держа пизду за хохолок.

Табак проклятый не курите,

Не пейте, братие, вина,

А только девушек ебите —

Святыми будете, как я.

ОРЛОВ И ЕКАТЕРИНА

В блестящий век Екатерины

На все парады и балы