Ожившая тень - [27]

Наконец врач вышел к ребятам.

— Устал я сегодня… А парнишку вытащим,— сказал он.— Вы что, из одного класса?

— Да,— встал со скамьи Мёнгиль.

— Десять ли тащить парня…— удивлённо проговорил врач.— В такой снег…

— А как с Чхонёном, учитель?[16] — спросил Мёнгиль с беспокойством.

— Недели две придется полежать. А потом вернётся ваш друг домой.

Ребята облегчённо перевели дыхание.

Врач взглянул на их насквозь промокшие башмаки, помешал кочергой угли в крохотной, жарко натопленной печке.

— А что же его родители? — спросил он вдруг.— Почему вы тащили его?

Ребята переглянулись. Как лучше ответить? Наконец Мёнгиль сказал медленно:

— Отец его погиб при бомбёжке. Живёт он вдвоём с матерью. А мать… У матери дело там… срочное. Вот мы и донесли его сами.

Не очень хотелось Мёнгилю говорить неправду, но как мог он сказать, что тётушка Хван пьяна, и потому они принесли друга… Чхонёну это было бы неприятно.

Врач внимательно оглядел всех троих.

— Что ж, хорошо… Настоящие вы друзья,— сказал он негромко.

Мёнгиль вдруг вырвал из записной книжки листок, торопливо написал несколько слов, сложил листок вдвое и протянул врачу.

— Пожалуйста, передайте Чхонёну,— попросил он.

Врач взял записку, ещё раз взглянул на стоящих перед ним ребят:

— Куда ж вы пойдёте на ночь глядя? Оставайтесь в дежурке.

— Не беспокойтесь, для нас это пустяки! — Мёнгиль улыбнулся, показал ребятам глазами на дверь: пора, дескать, и честь знать.

Врач не заметил этого взгляда, пожелал друзьям счастливого пути и вышел из комнаты.

Ребята вслед за ним проскользнули во внутренний двор. Снег прекратился. Дул ветер.

Они довольно быстро нашли палату Чхонёна, заглянули в окно. На белой кровати лежал их друг. Горел синий ночник.

У изголовья Чхонёна сидела няня. Вот она наклонилась, поправила одеяло. Чхонён спал. Лицо его было спокойно.

Друзья с улыбкой переглянулись

5

В тот день Чхонён проснулся с головой ясной и свежей. Солнечные лучи заливали палату. В окно заглядывала сосна. На сгибающихся от снега ветках шумели и ссорились воробьи. Вот они разом вспорхнули и улетели. И долго ещё качались сосновые ветви.

Чхонён смотрел в окно и улыбался. «Вот бы всегда было так покойно, так тихо…» — думал он блаженно.

Но как он здесь очутился? Он смутно помнил, как мокрый снег падал ему на лицо, как тащил его на спине Муниль, потом Мёнгиль. Они несли его поздно вечером. Когда же они вернулись в деревню? Как они, наверное, устали! Душу его переполняла любовь к товарищам, в ушах звучал мягкий, заботливый голос Мёнгиля.

Какие они чудесные, его друзья! Взять, к примеру, Кёнпхаля. Казалось бы, легкомысленный шумный парень — и всё. А какой верный друг! Муниль — тот другой: всё больше помалкивает, никогда не узнаешь, что у него на уме. Но кто, как не он, всегда готов прийти людям на помощь?

Да… Не очень-то хорошо до сих пор он к ним относился. Конечно, он считал их своими друзьями, проводил с ними всё время, но всегда тревожила его одна и та же мысль, всегда был он настороже… И ещё он без конца присматривался: как они к нему относятся? Теперь он понял, почувствовал, что они любят его всей душой, волнуются за него.

Вот он лежит в мягкой, удобной постели. Ему легко и покойно. Если бы не они, что было бы с ним? Он вдруг подумал, что, пожалуй, умер бы, останься он дома.

Его дом… Есть ли ещё где-нибудь такое же отвратительное, мрачное логово? Чхонёна даже передернуло. Что будет с ним, когда он выздоровеет? Неужто суждено ему туда возвратиться?

Рядом с их халупой, совсем близко,— счастливый дом Мёнгиля. Какая у него удивительная мать — нежная, сильная. Кажется, притронься она рукой — любую хворь снимет. «Ну почему моя мать не такая? Совсем другое у неё сердце. И какая она злая… Почему?» — терзался Чхонён.

Дверь отворилась. Вошли врач и сестра — начался утренний обход.

— Ну, как дела? — улыбнувшись, спросил врач и присел рядом с Чхонёном.

Чхонён тоже улыбнулся в ответ. Врач взял его за руку, пощупал пульс. Сестра сунула под мышку градусник. Все заботились о нём, все о нём думали!.. Никогда, кажется, не был Чхонён так счастлив.

Выслушав пульс, врач встал, поправил одеяло.

— Всё в порядке, дружок,— сказал он весело,— всё в порядке.

Потом, словно вспомнив о чём-то, полез в карман, вытащил клочок бумаги:

— Это тебе от друзей… От тех, что принесли тебя позавчера вечером.

Чхонён развернул записку. Он сразу узнал торопливый почерк Мёнгиля:

Поправляйся скорее. Ни о чём не беспокойся. В воскресенье придём тебя навестить. Мёнгиль.

Сегодня как раз воскресенье… Чхонён прочёл записку, и из глаз его вдруг закапали слёзы. Они текли всё быстрее. Белая наволочка потемнела от влаги. Ему не хотелось, чтобы врач и сестра видели эти слезы, и он зарылся с головой в пушистое одеяло. Они молча постояли над ним и тихо вышли, плотно прикрыв дверь.

После завтрака неожиданно пришла мать. На ней была её нарядная фиолетовая юбка, белая как снег кофточка, на плечах широкий шерстяной шарф. Щёки нарумянены, губы подмазаны.

Чхонён повернулся лицом к стене.

— Хм… Ты что же, не хочешь и взглянуть на меня? — Мать скривилась, тяжело плюхнулась на кровать, хотя рядом стоял стул, покосилась на лежащую на тумбочке пустую коробочку.—Лекарствами пичкают? — усмехнулась она, вертя коробочку в белых руках.