Ожившая тень - [11]

Отец Кёнпхаля тяжело опустился на ящик, в котором хранил инструменты. Он не стыдился своих слез: никто их не видел.

Сколько времени он просидел так? Наверное, много. Во всяком случае, когда дядюшка Чан вышел на улицу, солнце уже плыло по синему небу. Надо было идти в правление, рассказать о том, что вышел из строя новый, с таким трудом выпрошенный и так необходимый деревне мотор. Отец Кёнпхаля вздохнул, вытер глаза рукавом и побрёл к большому белому дому…

Через полчаса о том, что случилось, знала уже вся деревня. Возле мельницы молча стояли крестьяне. Пришли члены правления, секретарь партийной организации Хенгю́. Пришёл и милиционер — худой, длинный как жердь Чхон.

Внимательно осмотрев мельницу, Чхон попросил людей отойти подальше и стал ходить вокруг неё, глядя на землю, будто увидел там что-то очень для себя интересное.

Мать Мёнгиля стояла неподвижно, молча, бледное её лицо было безучастным, почти спокойным — казалось, она не поняла ещё, какое случилось несчастье. Рядом с ней, склонив седую голову, стоял Хенгю и что-то тихо ей говорил.

Когда-то Хенгю работал в одной партийной ячейке вместе с отцом Мёнгиля, потом вместе с ним партизанил. После гибели отца Мёнгиля он остался лучшим другом его жены и сына. Мёнгиль, бывало, целыми днями пропадал у него, да и Хенгю частенько заглядывал в их маленький домик.

Сейчас мать Мёнгиля, как и всегда в тяжёлую минуту своей жизни, ждала от него помощи, и другие ждали, он знал это.

— Товарищ Сунбо́,— обратился Хенгю к отцу Кёнпхаля,— когда вы ушли вчера с мельницы?

Дядюшка Чан с горестным выражением лица развёл руками:

— Да разве я помню? Часов десять небось уже было…

— А кто заходил к вам последним? — вступил в разговор милиционер.

— Кажется, дед Чхонсе́… Да-да, он…— От волнения отец Кёнпхаля никак не мог собраться с мыслями.— Он ещё принёс молоть кукурузу. Часов в десять, правильно…

Крестьяне напряжённо вслушивались в эту беседу. Но вот кто-то негромко сказал:

— Не иначе, свои это сделали…

И словно бомба разорвалась вдруг в толпе. Все зашумели, заговорили:

— А то как же, ясно — свои…

— Кто последний был, тот и мотор испортил…

— Говорят, песок сыпанули.

Из-за чьего-то плеча выглянуло круглое лицо Пак Пхунсама.

— Э-э-э…— начал он.— Вчера ночью я видел, как Чинтхэ́ тащил на спине мешок с мельницы…

— Какой Чинтхэ? Тот, что за свиньями ходит? — заорал старик Чо: он был туговат на ухо и всегда кричал что есть мочи.

Хенгю спокойно посмотрел на Пака.

— В котором часу это было? — спросил он.

Пак Пхунсам, казалось, только и ждал этот вопрос:

— Да часов в десять…

— А куда он мешок потащил? — снова встрял в разговор неугомонный старик Чо.

— Ясно куда: в свинарник! — быстро повернулся к нему Пак.— Он же всегда приходит на мельницу за отрубями…— Пак горячился всё больше и больше.— Всё на моих глазах было,— размахивал он руками.— Я как раз на поле вышел, взглянуть, идёт ли вода… Он мне показался ужас каким подозрительным!..

Пак оглядел притихших односельчан и прибавил, таинственно понизив голос:

— Я говорю: «Куда идешь, мельница-то на замке!» А он: «Ничего, говорит, дядюшка Чан мне мешок с отрубями у дверей оставляет».

Чинтхэ хорошо знали в деревне. Когда-то он батрачил у здешнего помещика, потом одним из первых вступил в кооператив. Был он честным и добрым и пользовался у людей большим уважением. Ничего удивительного в том, что он пришёл на мельницу поздно, не было: Чинтхэ вечно чуть ли не до ночи возился со своими питомцами и всюду искал для них пропитание.

Пак Пхунсам, видя, что его слова не произвели должного эффекта, сгустил краски:

— Чинтхэ сказал мне, что отрубей у двери совсем мало, что он, пожалуй, выломает доску и залезет внутрь, поглядит, нет ли чего в самой мельнице.

И Пак победоносно оглядел крестьян: ну, что, мол, теперь скажете?

В толпе зашептались. Пхунсам, конечно, известный болтун, но придумать такое?.. И тут в разговор вступил Хенгю. Его речь была краткой.

— Давайте-ка по домам,— твёрдо сказал он.— А с этим делом мы разберёмся…

Днём Чинтхэ вызвали в правление, где ему передали слова Пхунсама. Чинтхэ спокойно выслушал их, пожал плечами, а потом сказал, что никакого Пака вчера он не видел, что он вообще не встречал его несколько дней. А на мельнице он действительно был, взял мешок с отрубями — тот, что оставил ему у дверей Чан, и ушёл. Вот и всё! Никаких досок он не ломал.

— Ну иди и не сердись, пожалуйста, что мы тебя вызвали,— сказала, выслушав его, мать Мёнгиля.

Чинтхэ молча надел кепку и вышел. А члены правления ещё долго сидели за длинным столом, обсуждая это неслыханное происшествие. Ясно, конечно, что Чинтхэ ни при чём. Но кто же, кто это сделал?..

А по деревне уже ползли упорные слухи о том, что не кто иной, как Чинтхэ, испортил новый мотор. Люди верили и не верили досужим домыслам. Один — горячая голова — прибежал вечером к свинарнику и бросил прямо в лицо Чинтхэ:

— Ты, собака! Это ты сломал наш мотор?..

У Чинтхэ от обиды и возмущения даже слезы на глазах выступили. Он ничего не сказал, повернулся к обидчику спиной и продолжал заниматься своим делом.

Да, Чинтхэ ничего не ответил односельчанину и, как ни странно, многие сомневающиеся почему-то поверили в то, что Чинтхэ — преступник, заговорили о том, что скоро его арестуют и будут судить. Соседи Чинтхэ, знавшие его много лет, пытались защитить старика, но их голоса тонули в хоре деревенских сплетен.