Ожидание (три повести об одном и том же) - [37]

Ко­гда баб­ке не­чем бы­ло тор­го­вать, она буд­то ссы­ха­лась. Ру­ки у неё бол­та­лись, слов­но при­ши­тые, го­ло­ва опус­ка­лась на грудь, и баб­ки­ны гла­за, чёр­ные, с лом­ким бле­ском, тле­ли, уга­сая без де­ла.

У баб­ки до ста­рос­ти со­хра­нил­ся кра­си­вый го­лос. Она за­пе­ва­ла ста­рин­ные пес­ни, и Варь­ки­но серд­це сжи­ма­лось от удив­ле­ния.

– Ох же ж, я дев­кой пе­ва­ла, – хва­ста­ла баб­ка. – Я ж бы­ла, как та ца­ри­ца, кра­си­вая. И грудь, и пле­чи… Толь­ко у ме­ня го­лос был луч­ше. И хо­ди­ли за мной хлоп­цы, как ди­кие ко­ни… И этот чёр­тов ста­рик Вла­сен­ко то­же по мне сох и со­кру­шал­ся. Чтоб у не­го реб­ро вы­ско­чи­ло не в ту сто­ро­ну. Чтоб он ок­ри­вел. Что­бы бо­ро­ду его моль съе­ла.

За­ва­лив унич­то­жаю­щи­ми сло­ва­ми ста­ри­ка Вла­сен­ко, баб­ка упи­ра­ла взгляд в од­ну точ­ку, в гвоздь, на­при­мер, или вы­клю­ча­тель. Она при­ни­ма­лась бор­мо­тать рав­но­мер­но и ско­ро, слов­но на­са­жи­ва­ла на нит­ку струч­ки жгу­че­го пер­ца.

– Я, Варь­ка, не по глав­ной струе по­шла. Ку­да-то в сто­ро­ну чёрт за­нёс, про­сти ме­ня, гос­по­ди…

Ка­бы я в глав­ной струе шла, я и за сто че­ло­век та­щи­ла бы с ра­до­стью, я ж очень дю­жая, не то что этот ры­бац­кий пас­тух – ста­рик Вла­сен­ко. Я бы, мо­жет, с ми­ни­ст­ра­ми зна­лась. Си­де­ла бы сей­час в ме­хо­вой гор­жет­ке да на бар­хат­ном крес­ле. Чи­та­ла бы книж­ку-ро­ман на ино­стран­ном язы­ке и се­реб­ря­ной ло­жеч­кой ку­ша­ла бы за­вар­ной крем с ро­зет­ки.

Варь­ка спро­си­ла од­на­ж­ды у баб­ки про ком­му­низм. Баб­ка при­го­рю­ни­лась, по­смот­ре­ла на свои ру­ки.

– Это же по по­треб­но­сти… Ка­кая у ме­ня по­треб­ность? За ва­ми бе­льё сти­рать да на ба­зар бе­гать – ду­шу свою те­шить. По этой по­треб­но­сти я и по­лу­чу в ком­му­низ­ме то же са­мое. Толь­ко, мо­жет, ба­за­ры то­гда бу­дут бес­плат­ные. Ну, да мне всё рав­но. А вот ес­ли бы я бы­ла, к при­ме­ру, зна­ме­ни­той пе­ви­цей, и по­треб­ность бы у ме­ня бы­ла дру­гая. Ро­яль обя­за­тель­но. Квар­ти­ра в сто­ли­це и с лиф­том. Ав­то­мо­биль, что­бы не про­сту­жать­ся. Да­ча для от­ды­ха… По­ня­ла, что ль?

В баб­ки­ной фи­ло­со­фии Варь­ке все­гда чу­ди­лась за­висть и ещё что-то по­хо­жее на оби­ду.

В до­ме ба­буш­ка вер­ши­ла власть. Варь­кин отец, че­ло­век сла­бый, не то что­бы бо­ял­ся её, но сту­шё­вы­вал­ся пе­ред ней, как осен­ний день пе­ред бу­рей.

Рань­ше отец ра­бо­тал су­до­вым ме­ха­ни­ком. Паш­ка и Петь­ка, брать­я-по­год­ки, бы­ли со­всем ма­лы­ши. Паш­ка со­вал в рот свою но­гу, Петь­ку толь­ко что при­нес­ли бе­зы­мен­но­го. Две бе­ды слу­чи­лись то­гда. В род­до­ме умер­ла ма­ма. На­пив­шись с го­ря, отец спа­лил баб­ки­ну ха­ту. Он по­лу­чил мно­го де­нег. Варь­ка ви­де­ла не­сколь­ко па­чек. Ус­нул на кух­не. И ни­кто не зна­ет, как он под­жёг ха­ту. Варь­ка про­сну­лась от каш­ля. В ушах зве­не­ло, слов­но за­лез­ли ту­да ядо­ви­тые ко­ма­ры. При­жи­ма­ясь к зем­ля­но­му по­лу, она по­полз­ла к две­ри. У две­рей её под­хва­ти­ла ба­буш­ка. Она уже вы­та­щи­ла ма­лы­шей в сад. Ба­буш­ка ос­та­ви­ла их в са­ду, по­шла за от­цом. Вы­во­лок­ла его из кух­ни, ко­гда на нём уже тле­ла оде­ж­да.

Ха­та го­ре­ла стран­но. Ог­ня не бы­ло. Толь­ко дым и крас­ные змей­ки в лоп­нув­ших сте­нах. На чис­том воз­ду­хе отец при­шел в се­бя, за­кри­чал ди­ко, по­бе­жал об­рат­но в ха­ту за день­га­ми. Но она за­ня­лась вдруг, трес­ну­ла и об­ру­ши­лась, рас­сы­пав по все­му са­ду туск­лые ис­кры.

Баб­ка ска­за­ла от­цу:

– Я на те­бя, Пет­ро, зла не дер­жу. Пло­хо те­бе не сде­лаю – у те­бя ре­бя­тиш­ки…

Ста­рик Вла­сен­ко взял их к се­бе. Баб­ка к не­му не по­шла.

Баб­ка при­шла на по­хо­ро­ны. Сво­ей умер­шей доч­ке Раи­се по­ве­си­ла тя­жё­лые зо­ло­тые серь­ги с ка­мень­я­ми.

– От­ку­да та­кие? – спро­сил отец.

– Я уча­сток свой про­да­ла. И с са­дом.

– За­чем же мам­ке та­кие серь­ги? – за­ре­ве­ла Варь­ка. – Она же их не уви­дит.

– Что­бы ты ви­де­ла. Что­бы мам­ку не за­бы­ва­ла… Что­бы все вы мою Раи­су пом­ни­ли! – Она ог­ля­де­ла с вы­зо­вом всех при­шед­ших на клад­би­ще. Ос­та­но­ви­ла го­рю­чие гла­за на ста­ри­ке Вла­сен­ко.

– А ты за­чем здесь? – спро­си­ла. – Ра­ду­ешь­ся?.. Не ра­дуй­ся, у ме­ня вну­ки ос­та­лись, а у те­бя ни­ко­го.

– Это ме­сто не для раз­до­ров, – от­ве­тил ста­рик.

Ко­гда опус­ти­ли гроб, баб­ка пер­вая бро­си­ла горсть зем­ли в мо­ги­лу и, не до­жи­да­ясь, по­ка за­ко­па­ют, по­шла.

Ве­че­ром она поя­ви­лась во дво­ре ста­ри­ка Вла­сен­ко. Вы­зва­ла от­ца.

– Ес­ли ты здесь жить на­ду­мал, – ска­за­ла она, – жи­ви. Толь­ко я те­бя про­кля­ну и но­ги мо­ей у те­бя не бу­дет. Не хо­чу, что­бы Вась­ка, этот вот ста­рый ирод, – она ткну­ла паль­цем в де­да, – над мои­ми по­сле­ды­ша­ми власть имел.

Ста­рик Вла­сен­ко вы­вел баб­ку на ули­цу. Ска­зал ей:

– Ты, Оль­га, со­всем за­стер­ве­ла. Иди, не рви Пет­ру серд­ца, оно и без то­го го­рем схва­че­но…

Ожес­то­чён­ные ду­ши не слы­шат прав­ды – баб­ка уш­ла жить на пе­пе­ли­ще. Она ни­че­го не от­ка­пы­ва­ла, ни­че­го не ис­ка­ла в зо­ле. Ве­тер за­чер­нил её са­жей. Бес­при­ют­ные дол­гие но­чи сде­ла­ли её не­под­виж­ной, по­хо­жей на об­го­рев­шее де­ре­во.