Ожидание счастья - [2]

Каждое Рождество Элисон получала неприлично дорогую открытку с надписью «Милой Элисон с любовью от кузины Розали» и посылала в ответ не столь неприлично дорогую карточку с надписью «Милой Розали с любовью от кузины Элисон». Кроме этих ежегодных признаний в безграничной преданности да еще парочки случайных писем от тетушки Лидии с Ривьеры, из Шотландии или из круиза по морям — океанам, других связей между семьями не наблюдалось.

Только однажды они получили не совсем обычное послание. Это была поражающая своей роскошью открытка, в которой содержался не менее потрясающий воображение факт: Лидия произвела на свет двойню — мальчика и девочку.

Элисон в то время было что-то около девяти лет, и она решила, что это просто здорово, но отец заметил:

— Господи, надо же так опростоволоситься!

Но мама тут же прервала его словами:

— Не надо, милый. Только не при Элисон.

Не стоит и говорить, что именно поэтому слова отца крепко-накрепко врезались в память девочки.

Но вскоре даже этот скудный поток писем и открыток совершенно иссяк, и Элисон лишь изредка вспоминала о богатых, но таких таинственных родичах… вплоть до того самого дня, когда она поняла, что, кроме них, у нее не осталось ни единой родной души на всем белом свете.

Сорокадвухлетняя тетушка Лидия, которой и тридцать можно было дать лишь с большой натяжкой, почтила своим присутствием школу, где училась племянница.

Даже в столь подавленном состоянии Элисон не могла сдержать любопытства при появлении легендарной родственницы. С первого взгляда стало ясно, что мама ни на йоту не преувеличила чудесной красоты тети, а заглянув в ледяные фиалковые глаза, Элисон наконец-то поняла смысл папиных слов, сказанных при появлении на свет близняшек. В тети Лидии не было ничего от любящей мамочки.

Несмотря на все свое хрупкое изящество, тетя была женщиной весьма властной и немедленно взяла судьбу Элисон в свои цепкие наманикюренные пальчики.

— Давай честно признаемся, что у тебя нет ни гроша, милая, — заявила она содрогнувшейся от ее безразличного тона Элисон. — Даже и не знаю, что прочили тебе мать с отцом?.. — Тетя сделала весьма выразительную паузу, явно ожидая, что племянница заполнит ее чем-нибудь.

— До восемнадцати лет я должна была остаться здесь, в школе, — выдавила Элисон.

— Неплохо, — с нескрываемым облегчением проговорила тетка. Она явно была рада тому, что решение проблемы отодвигается еще на год. — В любом случае — в восемнадцать еще рано бросать учебу. В наши дни и дольше учатся, так что поглядим, может, удастся оставить тебя тут и подольше.

Элисон все думала, не стоит ли объяснить тете, что к тому времени она уже закончит последний курс, и если ей придется пробыть здесь еще год, то не останется ничего, кроме как снова пойти в последний класс, а значит, деньги будут просто выброшены на ветер. Но кто знает, может, это стоило обсудить не сейчас, а в каникулы, в более непринужденной обстановке. Кроме того, следующая фраза, брошенная тетей как бы невзначай, не оставила у племянницы никаких сомнений: сама она не собиралась тратить на бедную родственницу ни единого пенни.

— Что ж, школа, по-видимому, вполне приличная — в смысле образования, — презрительно фыркнула она. — По крайней мере, дорогая — это уж точно. Однако твой дядюшка сказал, что оплатит счета, так что, полагаю, говорить больше не о чем, — заключила она, поведя красивым плечиком.

— Он так добр, — пробормотала Элисон, а сама подумала: как странно, что тетя говорит о своем муже и его решении как о совершенно посторонних для нее вещах.

— Да уж, очень добр. — Поджав губы, тетя молча выслушала неловкие слова благодарности, которые племянница просила передать неведомому дядюшке Теодору.

Но если Элисон надеялась продолжить этот разговор во время ближайших каникул, то она жестоко ошибалась: ей пришлось провести их в полном одиночестве, в стенах родной школы.

Воспоминания о любви и участии родителей еще не стерлись в памяти девушки, и она пережила настоящий шок, поняв, что ни ее свободное время, ни она сама нимало не интересуют ее теперешних опекунов.

Мисс Грэхам тщетно пыталась убедить Элисон, что ее тетя заботится о ней и постоянно звонит. Элисон твердо знала, что родственникам абсолютно наплевать на ее, да и сама мисс Грэхам, по правде говоря, тоже была в этом уверена.

Не стоит и говорить о том, что ни в восемнадцать, ни даже в девятнадцать Элисон не покинула свою альма-матер.

Два года подряд бедняжка училась в одном и том же классе и усиленно делала вид, что грызет гранит науки.

Мисс Грэхам вошла в положение странной ученицы и, как могла, старалась сгладить углы. Она то и дело просила девушку последить за младшими, проверить их домашнюю работу и так далее и тому подобное. В результате Элисон больше походила на студентку-практикантку, а не на простую ученицу, и некоторые преподаватели именно так к ней и относились.

Что и говорить, это несказанно облегчало ситуацию, но Элисон все равно время от времени думала: «Ужасно быть здесь никем. В школе все занимают свои места, и если ты никто, значит, что-то с тобой не так. А я и не ученица, и не учитель, и даже не практикантка». Но девчонка всегда отличалась отменным чувством юмора, и у нее хватало духу подтрунивать над собой: «Нет, у меня тоже есть свое место. Постоянная Бедная Родственница — вот кто я такая».