Озеро скорби - [16]

Она говорила, а Кормак думал о том, как она изменилась. Они уже давно не виделись, и она, похоже, лишилась той резкости, которая когда-то заставляла его так старательно ее избегать.

Урсула допила последний глоток вина и встала.

— Пора убираться домой; завтра опять рано вставать. Я в сортир сбегаю перед уходом, ладно? Я помню дорогу.

Кормак включил для нее свет на лестнице. С Урсулой ему всегда было не по себе. С самого их знакомства в ее присутствии он ощущал опасность, вызванную переменчивостью ее настроения и маниакальной энергией, находиться рядом с которой было утомительно. Нельзя было не признать ее беззастенчивую и откровенную чувственность, которую он имел шанс почувствовать лично. Но его беспокоило даже не само это качество, а то, что Урсула пользовалась им как орудием. Она всегда отличалась искушенностью, можно даже сказать, научным пониманием сексуальной привлекательности во всех ее разнообразных формах. Кормак не мог сказать, было ли правильным назвать ее хищницей, но ее, очевидно, возбуждала собственная способность заставлять чужие сердца биться чаще. Много лет назад он наблюдал, как действует Урсула, как играет с сокурсниками, потом с коллегами на смертельно скучных факультетских вечеринках. Она любила вызывать переполох и, казалось, подзаряжалась энергией от смятения в обществе, которое могла породить за один лишь вечер, одним взглядом или слегка затянутым прикосновением. Она мастерски притягивала к себе взгляды, при этом показывая, что плюет на то, что о ней думают. Кормак всегда представлял себе напряженные споры в машинах по пути домой с этих вечеринок. Не Урсула делала этих людей несчастными, но она была катализатором, заставлявшим чувство недовольства жизнью концентрироваться и вырываться наружу.

Кормак как-то попытался убедить Урсулу, что своими выходками она вредит только себе, но ее, казалось, это не заботило. В ней всегда чувствовался оттенок недоверия, порожденного болью или предательством. Встреча с ней наполнила Кормака необъяснимой бесконечной грустью. Нашла ли она за все эти годы того, кто рискнул бы прорваться сквозь ее оборону и добраться до ее израненной души?

Урсула вернулась на кухню и проскользнула мимо него к двери; он последовал за ней, чтобы выпустить ее.

— Было приятно снова увидеть тебя, Кормак, — сказала она и подошла поближе, будто собираясь обнять его. Но когда он наклонился поближе, она подняла обе руки, заставила его нагнуться и поцеловала его прямо в губы. Кормак почувствовал, как ее язык на мгновение скользнул у него между губ, и инстинктивно отдернулся.

Его изумление, похоже, только позабавило Урсулу.

— Да ладно, не притворяйся, что тебе не хочется.

Не успел он ответить, как она выскочила из дома и села в машину. Он только и мог, что стоять, смотря вслед удаляющимся габаритникам. Когда он потянулся вытереть губы, то испачкал пальцы сливовой помадой. Он потер руки друг о друга, потом вытер их о брюки.

Волна эмоций, которую вызвало в нем воспоминание об этой сцене, озадачила Кормака; он поднялся по лестнице и посмотрел на свою одежду, аккуратно висевшую в гардеробе, на зубную щетку и бритвенные принадлежности на полке над раковиной в смежной ванной комнате. Он сел на краешек кресла напротив кровати, и его охватил неожиданный приступ меланхолии, подобный тому чувству, которое погнало его из собственного дома на квартиру к Норе ровно четырнадцать месяцев назад. Тогда у него появилась возможность кардинально изменить жизнь, отказаться от своего обычного упорядоченного существования, и решение, принятое им тогда, определенно вывело его на новый уровень. Может, он достиг точки, когда снова требовалось принять решение, осознать, что ему было мало тех отношений, которые сложились у него с Норой? Кормак снова вспомнил ее слезы и почувствовал, что очень далек от нее, что внутренние движения ее души, которые он когда-то себе представлял, ему совершенно недоступны. Что заставляло его прорываться сквозь ее защитную стену? И нужна ли ему взаимная откровенность? Хотел ли он в действительности открыть себя Норе, протянуть ей метафорический нож для вскрытия?

Глава 5

Смерть все приводит в движение, особенно когда тело находят там, где ему не место. Через несколько минут на болото в двух полицейских машинах прибыла четверка деловитых молодых офицеров Гарды и взялась за работу. Они отогнали всех от среза и пометили место преступления — если это и вправду могло оказаться местом преступления — знакомой сине-белой лентой. Команду археологов пока отослали в их барак, стоявший на обочине дороги, но, обнаружив, что Нора — врач, полицейские попросили ее остаться и заверить для отчета, что человек в срезе действительно мертв и в медицинской помощи не нуждается. Это была рутинная процедура, однако в этом случае она казалась до невозможности излишней. Команда коронеров прибыла чуть позже; неровная земля не позволила им разбить еще один тент над срезом, но они сделали все, что могли, пристроив несколько пластиковых листов, чтобы скрыть тело от подглядывающих глаз и камер.

Нора как раз собиралась спросить, закончили ли они с ней, как на обочине остановилась еще одна машина, и из нее вышли двое. Высокий мужчина едва за пятьдесят, если судить по темным волнистым волосам с легкой проседью, был серьезен и хорошо одет — парадные туфли и безупречный плащ выглядели на болоте несколько неуместно, но, судя по поведению младших офицеров, именно он тут был главный. Сопровождавшая его женщина была, очевидно, его напарницей. На месте происшествия он коротко кивнул своим коллегам, а затем обратился к Норе: