Озеро шумит - [73]

Вот в такой момент Козлов — он работал тут же на заводе — посватал Трофимову одну знакомую женщину, и Трофимов ухватился за это предложение.

Как-то после работы Трофимов увидел Козлова, когда тот стоял около уличного лотка с яблоками.

— Хозяйка послала?

— Да, завтра у дочки день рождения, не хватает яблок на пирог.

— Ну, а как с твоей знакомой? — криво усмехнулся Трофимов.

Козлов подумал.

— Ладно, подожди меня здесь, отнесу яблоки.

Трофимов успел заскочить к брату, занял пятерку и купил вина.

Мария Степановна жила на одной из многочисленных улиц, которые щелями тянулись от центра города и выдыхались в низкорослых лесах и кустарниках. Идти им пришлось долго. Речка, которая текла здесь, прижимала их то к одной, то к другой стороне улицы, ее приходилось много раз перешагивать.

Козлов как-то забыл упомянуть о внешности Марии Степановны, и Трофимов смотрел на нее с напряженным и стеснительным вниманием. Ей было сорок восемь, из-за полноты она двигалась немного враскачку, черные волосы ее посерели и казались похожими на водоросли.

Они подали друг другу руки и назвали свои имена, хотя уже знали их. Затем сразу сели за стол. Добротные кушания и водку в графинчиках Трофимов одобрил — жить умеет. За столом Мария Степановна не суетилась. Вилки, нож, соль всегда оказывались на месте. Если она все же выходила на кухню, то являлась оттуда с новым блюдом или графином. Это ему тоже понравилось.

Трофимов прикидывал: как будет есть здесь, спать, как сойдется с ней характером. Выходило вроде все по-человечески.

«И, видно, строга, особенно не напьешься», — почему-то решил Трофимов.

— Я так: дома пей, а на улицах, под ларьками — хуже нет, — словно откликнулась она.

«Ничего, — про себя согласился Трофимов, — правильно, хватит».

Пил он сдержанно, не пьянел; не то чтобы хотел показать товар лицом, а просто стеснялся. И он, и Мария Степановна говорили мало. А Козлов, в восторге от графинчиков, болтал за троих.

Он рассказывал истории, по большей части связанные с выпивкой: мужик он был не великого ума. Потом замолчал, оглядел их, игриво бросил:

— Ну, что?

— Ничего, — ответили Мария Степановна и Трофимов и дружелюбно поглядели друг на друга.

— Ну и ладно, — заключил Козлов, — а я пойду.

И убежал виниться перед женой.

Мария Степановна хотела убирать со стола, но Трофимов сказал, что незачем. Она села. Наступило молчание. Трофимов понимал, что ему уходить не надо, и все-таки было неловко вот так деловито, по-хозяйски оставаться.

— Так я и живу, — вздохнула Мария Степановна и обвела глазами комнату.

— Хорошо живешь, — Трофимов тоже оглядел ее.

— Ну, давайте телевизор смотреть.

Они сели на диван против телевизора. Неподвижно смотрели. У Трофимова сладко заныло сердце, он осторожно сжал ей локоть. Помедлив, она повернулась к нему, и в голубом свете от экрана он увидел ее размягченную жалкую улыбку.

Прошло два дня. Трофимов еще не перенес к Марии Степановне своих вещей, но об этом у них уже было решено. В субботу он пошел к ней сразу после работы.

— Знаешь, Петя, я хочу сегодня к мужу на могилу съездить, — робко сообщила ему Мария Степановна, — поедем, а?

— Поехали, — благодушно согласился Трофимов.

Они выбрались к центральным улицам и нашли такси.

«Попрощаться с ним хочет, — держа на коленях хозяйственную сумку, соображал Трофимов. — Ну что ж, пускай».

Кладбище было за городом. У шоссе, вдоль заборов, топорщилась сухая, забытая трава позднего лета, на асфальте уже валялись коричневые сухие листья. Такси отпустили у ворот.

Мария Степановна шла, мирно посматривая на могилы, а у Трофимова сразу испортилось настроение Заботливо выкрашенные оградки из железных прутьев напомнили ему клетки зверинца: такие же прутья и такие же таблички.

У могилы мужа Марии Степановны оградки не было. Она не без смущения показала ее Трофимову.

— Здесь.

Он мрачно посмотрел на железный крест, на не известные ему кусты с колючими ветками, которые во множестве росли вокруг, и опустился на землю. Он прилег, опершись на локоть, спиной к могиле.

«Вообще-то так лежать нехорошо», — думал Трофимов, но повернуться или встать не хотелось.

Мария Степановна прибрала могилу и села рядом с ним. Садиться ей, располневшей, было нелегко, и Трофимов даже потеплел, видя, как долго и неловко она это делает. Она сидела, вытянув ноги, с застывшей задумчивой улыбкой.

Потом Мария Степановна оживилась, стала говорить о муже. Трофимов слушал без особого внимания и без всяких чувств. Он заговорил о северных лесах, об их богатой охоте. Мария Степановна кивала, но слушала тоже плохо. И, наконец, оба замолчали и сидели, думая каждый о своем.

День тускнел. Море — оно лежало внизу — затягивалось паром. От легкого ветра листва над головой слегка трепетала.

Трофимов ушел напиться, а когда вернулся, то увидел, что Мария Степановна лежит на могиле и плачет беззвучно, но горько и безнадежно. Его охватило бешенство. Он сгреб ее за плечи и рванул вверх. Поставил на колени, а там она уже встала сама.

— Ты чего?! — закричал Трофимов, — чего?! Не вернешь его все равно! Давай пошли домой!

Мария Степановна вытерла слезы, собрала сумку. У автобусной остановки долго ждали, не разговаривая.