Озеро - [24]

— Раз так, то почему ты их рисуешь?

— Потому что есть место и меня попросили его украсить. Разве тебе не хочется, чтобы на какое-то время здесь поселились разноцветные краски?

— То есть это не произведение искусства?

— К сожалению, не совсем. Хотя можно толковать как угодно. Это просто картина с обезьянами, — улыбаясь, сказала я.

— А вот эти обезьяны, это что, призраки? — спросил E-тян.

Я увидела, что он указывает на четырех обезьян возле озера. Это был пока всего лишь набросок, и из-за отсутствия некоторых красок они казались полупрозрачными.

— Нет, я собираюсь их раскрасить.

— Вот как? А то я испугался, — сказал E-тян.

"Вот тебе и детишки", — подумала я. Мне бы и в голову не пришло изображать среди этого веселого пейзажа призраков.

Я принялась раскрашивать свою картину и задумалась.

Та часть, где было изображено озеро, была самой яркой, и мне хотелось сохранить баланс. Поэтому я планировала раскрасить этих обезьян в самом конце, но оставлять их призраками не годится. Что, если придать этим обезьянам, живущим тихой и спокойной жизнью, ненавязчивый, но в то же время радостным оттенок? Раскрашу-ка я их в счастливые цвета. А еще нарисую чай и пирожные. Добавлю чистых и красивых нюансов в это суровое сонное царство.

* * *

Вопреки моим опасениям Накадзима никуда не пропал и продолжал жить в моей квартире, несмотря на мою сумасшедшую занятость заказом и постоянное отсутствие дома в течение светового дня.

Меня же почему-то никак не покидала мысль о том, что с началом моей работы он непременно исчезнет.

Случалось даже, что я подскакивала ночью, увидев это во сне. На глазах моих были слезы, и я была испугана. Я возвращаюсь домой, а Накадзима ушел, и вещей его тоже нет. Я спешно подлетаю к окну, чтобы открыть его, но вдруг вижу, что в окнах квартиры Накадзимы темно. Нигде нет признаков того, что Накадзима существовал на самом деле, и на этом картинка обрывается... Вот такой сон.

Этот печальный сон каждый раз подтверждал мою мысль о том, что это может произойти когда угодно и в этом не будет ничего странного.

Однако день за днем я, уставшая и измученная, возвращалась домой, и Накадзима, по обыкновению, находился там.

Вывали даже моменты, когда он готовил нам еду,

А бывало, я заставала его спящим после изнурительных занятий. Вокруг него всегда валялось множество сложных книг по биохимии и генетике, из которых торчали бесчисленные закладки.

Будни двух людей, между которыми нет никакой определенности. Только одно было ясно наверняка: Накадзима все еще живет у меня и он жив.

Однажды вечером я поздно вернулась домой, а Накадзима, лежа на боку, сладко спал, похрапывая во сне.

На столике перед ним был раскрыт ноутбук, и я думала, что он просто задремал. Я решила тихонько укрыть его одеялом, но обратила внимание на одну деталь.

Накадзима что-то сжимал под мышкой. Что-то прямоугольное, жесткое, серебристого цвета.

Мне показалось это крайне странным, и я поначалу никак не могла понять, что же это. Хотя нет, немного не так. Я понимала, но мой мозг наотрез отказывался это признать. Эта вещь была столь неуместной, отчего и казалась сюрреалистичной.

Старенькая мотиами[6].

Я немного опешила. Я не знала, что это значит.

Я подумала о том, что, должно быть, больно спать с такой штукой под боком, и хотела осторожно убрать ее. Однако Накадзима сжимал ее невероятно сильно, подобно тому как маленький ребенок держит градусник гораздо крепче, чем это требуется. Я не могла вытащить мотиами, не разбудив при этом Накадзиму.

Я догадалась, что эта вещица, судя по всему, ужасно дорога ему, но ощущение некоторой неуместности и несуразности глубоко засело во мне.

Пожалуй, можно спросить его об этом, когда он проснется.

Я всерьез задумалась.

Вероятно, я не смогу сделать вид, что ничего не знаю и мне все равно. В конце концов, это же моя квартира.

Я решила немного порассуждать. Что, если эта мотиами — единственный предмет, вызывающий в нем сексуальное возбуждение?

Раз у него есть и такая потайная сторона (человек — поистине непознанное существо, и когда-то давно я знавала одного мужчину, который возбуждался только при виде золотых рыбок — если он не видел их перед собой, он не мог ни мастурбировать, ни заниматься сексом), неужели я настолько его люблю, что готова принять это, мол: "Что ж, наверное, бывает и такое"?

Я не знала. Коль скоро говорить откровенно, то ответ был таков: "Вполне возможно любить до такой степени, но пока я не люблю его настолько".

Я с волнением погрузилась в свои переживания, и Накадзима неожиданно проснулся.

Очнувшись, он резко встал и, продолжая сжимать под мышкой мотиами, виновато уставился на меня.

— Кофейку выпьешь? — спросила я.

— Ой, Тихиро-сан, ты уже дома. Вчера глаз не сомкнул. Вот и заснул сейчас, — сказал Накадзима.

— Можешь еще поспать, — предложила я

— Да нет, уже пора вставать. И я с удовольствием выпил бы кофе, — ответил Накадзима и как ни в чем не бывало расстался с мотиами.

Затем он зевнул, как всегда после сна, и рассеянно бросил взгляд сквозь нависшую на глаза густую челку.

Тут он наконец заметил, что я пристально смотрю на мотиами, словно хочу что-то сказать, и опередил меня: