— Ты мясо продавать будешь?
— Сами поедим, — мирно ответил Алексей. — Зима длинная. У меня там пять гусей висит. Не видала? Завтра лапши свари, с гусятинкой. Олег такого не ел.
Мужчины ели и насытиться не могли свежим хлебовом: тарелку, другую. Лишь матери было не до еды. Она поднялась, у окна пригорюнилась. Алексей оставил еду, подошел к ней и обнял.
— Ну чего, мама?.. Чего?..
Все было у матери продумано и готово: слова, доводы — все до мелочи. Но лишь обнял ее сынок, младшенький, непутевый, лишь приголубил — и разом вылетело из головы все. И она, заплакав по-бабьи, распустила себя, запричитала:
— Алешенька… Сынок… Ну чего ты надумал? Ты с ума сошел, Алеша… — Она целовала его, гладила голову, плечи и торопилась, глотая слова и слезы, высказать все. — Алеша… Мы понимаем… Смерть деда Тимофея, а потом ты здесь один. Зачем мы тебя оставили?.. Не прощу… Ты был один. Одиночество — мы все понимаем. Вот отец, вот Олег приехали. Разве мы тебе плохого желаем, Алешенька? Не порти себе жизнь. Бери эту девочку, слова не скажем, мы ее будем любить. Она будет с нами ждать тебя… Но, Алеша, не отказывайся… Слушай нас, слушай мать свою, и все будет хорошо. Ты никогда, слышишь, никогда ни о чем не пожалеешь… Уедем. Уедем отсюда… Алеша…
Поднялись отец и Олег.
Начиналось самое тяжелое.
Алексей поглядел в окно. Там валил белый снег. Теперь застывший Дербень посветлеет, белые воды его разольются широко, затопляя желтый камыш, рдяные талы, тополя, вербы, обережье и всю округу. До весны, до синего половодья.