Озеро Черного Дракона - [39]

- Этак мы никогда не выберемся из проклятого леса! Ночью мы спим, а днем на месте трясемся…

Оставшись в джунглях вдвоем с французом, баодаевец обнаглел. Таких слов он не посмел бы раньше сказать майору. Менье далее пожалел, что бросил своих солдат. Будь все по-старому, он за такие слова пристрелил бы этого желтокожего. Но теперь все чаще приходилось ему пропускать мимо ушей колкости и ядовитые замечания Чинь Данга.

Началось все как будто с пустяков. На другой день после их бегства Чинь Данг, видя, что Менье закуривает сигарету, резко вскочил и произнес:

- Вот что, господин Менье, если вы собираетесь оставаться со мной, то с этой минуты предлагаю все наши запасы расходовать по обоюдному согласию. Вряд ли мы встретим в этом лесу харчевню… Поэтому дайте сюда сигареты и спички!

Француз вначале даже опешил от наглого тона баодаевца, еще вчера боявшегося его взгляда.

- Господин капитан, вы забываетесь… - только было начал Менье, но Чинь Данг не дал ему договорить.

- Здесь нет ни майора, ни капитана. В джунглях действует не устав французской армии, а законы сильного… Старшим здесь будет тот, кто поведет к Обезьяньей реке, кто добудет пищу… Если не согласны, господин Менье, то прощайте!

И Чинь Данг поднялся, словно и в самом деле намеревался уйти. Что ж оставалось делать Менье? Вместо ответа он молчаливо протянул свой портсигар Чинь Дангу. Тот. закурил из него и положил в свой карман.

Последние дни стали особенно тяжелы, потому что оба лишились того согласия, которое раньше существовало между ними, - согласия, основанного не на дружбе двух человек, а на системе служебных отношений, при которых один приказывал, а другой повиновался.

Трещина, появившаяся в их отношениях, становилась с каждым днем все шире и глубже. Чинь Данг и не пытался теперь скрыть, что француз для него - обуза. Если совсем недавно баодаевец делился с ним лучшими кусками добычи, то теперь открыто брал их себе. «Сами ищите дичь, Менье, - говорил он, больше не называя его ни майором, ни господином. - Я тоже ослаб. На двоих мне не напастись…»

В эту ночь Менье трясло особенно сильно. Мучила жажда. Он попытался подняться, чтобы дотянуться до запасного бамбукового ствола, в котором находилась вода, но силы его оставили, и он снова упал навзничь.

Лежа в полудреме, Менье прислушивался к звукам просыпающегося леса.

«Куан, куан» - звала кого-то птичка, сидевшая на ветке над его головой. Ей откликнулись воркующие голоса лесных голубей.

Обессиленный лихорадкой, Менье погрузился в дремоту, по вскоре какой-то шорох заставил его открыть глаза.

Француз но сразу понял, что происходит. По ту сторону уже потухшего костра стоял Чинь Данг с заплечным мешком за сппной и карабином в руках. У него был вид человека, собравшегося в далекую дорогу.

В голове Мепье шевельнулась страшная догадка: он бросает его одного, больного…

- Чинь Данг, куда вы?

Менье попытался произнести эти слова спокойно, но голос его, неуверенный, слабый, задрожал.

Чинь Данг даже не обернулся. Он продолжал застегивать ремни заплечного мешка.

- Разве вы не знаете, куда я держу путь? - сухо бросил он.

- А как же я?

- Я не мешаю вам идти куда угодно, - насмешливо бросил баодаевец.

- Но я болен… Кто же бросает такого? Это неблагородно, нечестно…

Чинь Данг повернулся к Менье и неторопливо закурил:

- Мне помнится, вы не раз говорили, что такие слова, как благородство и честность, придуманы людьми слабыми и трусливыми для самозащиты…

И был согласен с этим. Я решил теперь, что мне нечего возиться с больным спутником, так как иначе сам не выберусь из джунглей.

- Послушайте, Чинь Данг…

- Что, разве вы на моем месте не сделали бы того же?… Вот поглядите на некоторые лианы, которые душат деревья, чтобы самим выбраться к солнцу… Так бывает у зверей, которые поедают друг друга, чтобы жить…

Ну и я хочу еще пожить. Прощайте, Менье!

И Чинь Данг ушел неторопливой походкой, не оглянувшись даже, когда обезумевший от отчаяния француз, моля и проклиная его, пополз па четвереньках вслед за ним.

***

Круглые зеленоватые глаза пантеры первыми заметили хозяина джунглей. Ее гибкое, напружинившееся для прыжка тело сразу обмякло, и пантера попятилась в сторону от звериной тропы. Закон джунглей!

Приходилось уступать добычу более сильному - господину тигру.

Но кабаны уже почувствовали опасность. Старый поджарый самец с длинной свирепой мордой, тревожно озиравшийся по сторонам, вдруг призывно хрюкнул, и все семейство с визгом бросилось наутек.

Проводив кабанов горящими голодными глазами, пантера только облизнулась и, не удостоив хозяина джунглей даже взглядом, ушла в заросли. Тигр был уже очень стар, чтобы догнать кабанов. От былого грозного величия у него остался лишь устрашающий рык. Чтобы чем-то прикрыть свое поражение, ему осталось теперь лишь огласить вечерний лес своим приводящим всех в трепет ревом.

Тигр уже давно был голоден. Забравшись в заросли вблизи реки, он терпеливо стал дожидаться ночи ¦- времени прихода к водопою других обитателей джунглей. Старый, матерый хищник настороженно прислушивался к окружающим звукам и вбирал ноздрями запахи речных трав, болотной воды. И вдруг он уловил среди них необычный, давно не встречавшийся запах. Он напоминал ему об одной встрече давно минувших лет, когда тигр был еще молод, полон сил и ловкости. Запах одновременно пробудил в нем и острое раздражение и неодолимый страх. Так могло быть только от ощущения встречи с самым страшным врагом - человеком. Тигр насторожился и стал плавно бить себя по бедрам кончиком хвоста. Обоняние и слух не обманули его: к месту, где он залег, приближался человек. …Продираясь сквозь заросли, пошатываясь и с трудом переставляя ноги, Менье торопливо приник к ручью и стал пить. Сейчас в нем не было ничего устрашающего для тигра: как и обычное животное, он стоял на четвереньках и жадно лакал теплую воду. Легко переступая подушечками лап, старый тигр сделал шаг-другой к водопою. Но человек в это мгновение поднялся и, устало выпрямившись, посмотрел в сторону зарослей. Конечно, он не увидел притаившегося там хищника, но зато тигр увидел глаза человека. Взгляд человека усилил в нем не только озлобление, но и страх. Хозяин джунглей неслышно попятился назад. Но вот человек вновь повернулся к нему спиной и, опираясь на палку, поплелся вдоль ручья. Он был слаб и жалок в эту минуту. В старом тигре вновь проснулась ярость, озлобление к своему извечному врагу.