Озерные арабы - [78]

— А где он? — спросил Шинта, делая вид, что не знает этого.

— Вон в тех домах, на кромке сухой земли.

Шинта позвал одного из своих людей.

— Пойди к Радави и скажи ему, что он мне нужен. Приведи его с собой.

Мы стали ждать, сидя на траве в тени мадьяфа, так как было очень жарко. Через полчаса посыльный вернулся один. Радави отказался прийти.

Я взглянул на Шинту. Тот пожал плечами и сказал:

— Что же еще я могу сделать, если он не хочет приходить? Завтра я прикажу ему убраться с моей земли.

Он явно не намеревался помочь нам.

— Какая мне от этого польза? — сказал я в сердцах. — Сабайти, Хасан, Касир, вставайте! Мы пойдем и приведем его сами.

Я взял в руки винтовку. Шинта поспешно вскочил на ноги.

— Не ходи, сахеб, Радави плохой человек.

— Если ты не приведешь его сюда, это сделаю я.

— Нет, нет, мы с сыном пойдем сами, а ты со спутниками оставайся здесь.

Шинта направился к дальним домам в сопровождении своей свиты. Прошел час, потом два. Время шло. Наконец мы увидели, что они возвращаются. Когда они подошли поближе, Амара спокойно сказал:

— С ними Радави и его сын.

Мы встали и обменялись приветствиями. Радави и его спутники сели напротив нас. Радави был невысокий сухопарый человек с редкой бородкой и жестокими глазами. Его сыну Хасану, коренастому угрюмому парню, было около двадцати лет. С ними были восемь ферайгатов. Все были без оружия, не считая кинжалов, но я решил не рисковать и положил пистолет на циновку рядом с собой.

— Сахеб, это Радави, — начал Шинта. — Он пришел, так как узнал, что ты хочешь говорить с ним,

— Я прошу перемирия для Амары и его братьев на два года. Меня не интересует Бадаи, — сказал я.

— Никогда! — наотрез отказал Радави.

— На два года, — повторил я, не отрывая взгляда от его лица.

— Никогда!

Мы молча смотрели друг на друга; никто не произносил ни слова.

— Мы просим перемирия только для семьи Сукуба, — произнес наконец Сабайти.

— Никогда, ни для кого! Ни сейчас, ни после!

И опять мы застыли в молчании. Амара поигрывал четками. Мимо гуськом прошли возвращавшиеся домой буйволы. Солнце садилось, небо заполыхало багрянцем. Вокруг гудели комары.

— Никогда! — повторил Радави. Я наклонился вперед.

— Слушай, Радави, слушай внимательно. Либо ты согласишься на перемирие сейчас же, либо я утром отправляюсь к властям. Тебя уже разыскивают по обвинению в двух убийствах. Если тебя арестуют, ты проведешь в тюрьме весь остаток жизни. Твой сын Хасан принимал участие в последнем убийстве, и его тоже арестуют.

Я сделал паузу и продолжил:

— Я предложу вознаграждение в сто динаров за твой арест. Каждый полицейский в провинции, да и многие другие начнут охотиться за вами обоими. Подумай хорошенько, Радави, потому что, клянусь Аллахом, я не шучу. Клянусь жизнью! Более того, если ты все же убьешь Амару, пока меня здесь не будет, я позабочусь о том, чтобы тебя тоже убили, чего бы мне это ни стоило.

Я откинулся назад. Через несколько мгновений седобородый ферайгат, пришедший с Радави, сказал ему:

— Давай отойдем в сторонку и поговорим.

Они все встали, отошли на сотню ярдов и сели в кружок. Мне были слышны их приглушенные голоса, потом гневный, пронзительный голос Радави. Наступили сумерки, слуга принес лампу. Шинта велел ему подать кофе. Через час ферайгаты присоединились к нам. Говорил седобородый старик:

— Радави — добрый человек. Он и его сын согласились дать дому Сукуба перемирие на один год. На больший срок перемирие, по нашим обычаям, не дают. Что касается Бадаи, Радави не даст ему перемирия ни сейчас, ни потом.

— Соглашайся, сахеб, — убеждал меня Шинта. — В самом деле, по обычаям наших племен, перемирие не дают больше чем на год. Когда время подойдет к концу, ты сможешь возобновить его. Соглашайся, сахеб.

— Кто будет гарантировать перемирие? Я хочу, чтобы это сделали четыре человека из разных племен.

— Это я устрою, — ответил Шинта.

Я посоветовался с моими спутниками и сказал:

— Хорошо, мы согласны.

Когда формальности были завершены и ферайгаты ушли, Шинта велел подать обед. Я вскоре должен был лететь в Лондон, чтобы засесть на шесть месяцев за книгу, после чего предполагал вернуться в озерный край. Теперь я мог уехать с легким сердцем. Но тогда я еще не знал, что мне больше не суждено ни увидеть Амару, ни узнать о его судьбе…

Амара и Сабайти провожали меня в Басре. Мой самолет улетал в полночь, и мы провели оставшееся время в гостинице аэропорта. Изорванный плакат на стене изображал молодца, которому подавала еду экзотического вида стюардесса. Текст внизу гласил: «Любуйтесь миром, сидя в кресле!» Приземлился мой самолет. Пока его заправляли горючим, в помещение провели утомленных пассажиров. Служитель подал им кока-колу. Они вылетели утром или накануне вечером из Бангкока или Сиднея. Теперь и я присоединялся к ним и через восемь часов должен был быть в Лондоне. За это время можно пройти от Эль-Кубаба до Эль-Курны, пообедав по дороге у аль бу-бахит…

Тут «взорвался» громкоговоритель. Я мог разобрать только отдельные слова:

— Пассажиров… рейс номер… Рим… Лондон… паспорта… проверка паспортов.

Все зашевелились. Я встал и собрал вещи.

— Мне пора, — сказал я своим товарищам. Амара и Сабайти поцеловали меня на прощание. Амара сказал: