Ой упало солнце - [6]

Нет, я очень, очень спокойный!

Ах, бессмертная эта гармония —

Революция, голод, и войны,

И усталого сердца людского агония!

Эй ты, сердце! Уж как ни тесно,—

Бейся в клетке своей, тук-тук…

Между всеми поделены честно

Крохи счастья и бездны мук!

И плыву в неизвестность с планетой своею

По орбите, что чертит она!

А над нею,

        под нею,

                  за нею —

                           тишина,

                           тишина,

                           тишина…

А этаж мой — шестой, но только

Не гляжу я на жизнь свысока.

Помаленьку живу, потихоньку,

Так, слегка…

Выхожу раз в неделю из дома

И бреду мимо тусклых огней

По дороге, что многим знакома —

Всех желудок ведет по ней,

Отмечаюсь на бирже труда и сразу

Возвращаюсь,

                         в свой угол иду,

Где на твердом, бессонном матрасе

Передумано столько дум,

Что, когда подойду среди ночи

Я к окну и взгляну из окна,

Видят полные боли очи

Тишину до последнего дна!

Город спит. И на кровли ржавые

Воет ветер, войдя в азарт…

И, как в каждой культурной державе,

Кое-где фонари горят…

Часовые, зевая украдкой,

Сон людской стерегут и добро:

Там, в столовых, порций остатки,

А в витринах — калоши, вино…

А за стенами — с храпом и свистом

Спят в поту и в грязи они —

Кто под светлое завтра неистово

Удобряет, навозит дни.

И плывут они вместе с планетой своею

По орбите, что чертит она…

А над нею,

          под нею,

              за нею —

                      тишина,

                      тишина,

                      тишина…

А повыше, в туманном пространстве,

То ли в рай, то ли в тартарары

В златотканом своем убранстве

Проплывают другие миры…

Кто я? Что я? Пылинка разве…

Что все муки, вся боль моя,

От которой на жестком матрасе

Дохожу, погибаю я!

О грядущие! Кто из вас знает,

Через что нам пришлось пройти?

Не для вас ли мой век посыпает

Свой терновый венец — конфетти?

…Изорвет тьму ночную в клочья —

Смех не смех, гроза не гроза,—

Песня дикая, песня волчья:

Просыпается где-то базар.

Снова чьи-то кровавые лапы,

Тени творческой вечно руки,

На шелка сеют и на заплаты

            медяки,

            медяки,

            медяки…

На посады… На храм…

                                В рестораны…

Жрут… Потеют…

                        Сквозь зубы плюют

В неомытые, жуткие раны…

Живут!

Голод… холод… меха да перстни…

               Кошельки…

               Кошельки…

               Кошельки…

Как вон там, на углу, уместны

Нищие старики!

За ночь дум передумано много.

Утро серое зябнет в окне,

И молюсь я — не черту! не богу!—

А глазам исстрадавшихся дней!

О печальные, но прекрасные…

Сквозь усталость, муку и кровь

Да увидите вы всевластную

И святую, как вечность, любовь!

Ну, а мне ожидать уже нечего…

Помаленьку живу, слегка…

Может, строго потом, но доверчиво

Улыбнутся и мне века…

А вверху, вдалеке, надо мною —

Недоступный для зренья людей,

Скрыт надежно веков тишиною —

                                 Галилей.

Эй!

       Герои!

            Калеки!

                 Поэты!

                      Торговцы!

                               Чиновники!

А живите себе, как вам верится!

          Потому, что —

               вы слышите?—

                       Все-таки

                       вертится!

1926 г.

Микола Зеров © Перевод Т. Гнедич

ЧАТЫР-ДАГ

1

Бежит шоссе. В тумане разогретом

Окаменели волны дальних гор,

Шумит Салгира вечный разговор

И спит селенье с дряхлым минаретом.

Черешни бело-розоватым цветом

Укрыли старый постоялый двор,

А в небе, синий заградив простор,

Встал Чатыр-Даг двугорбым силуэтом.

И пали ниц пред ним гряды холмов…

Над пышной чащей грабов и дубов

Вознесся он громадой молчаливой.

Обходят поступью неторопливой

Богам высот воздвигнутый алтарь.

5/IX. 1926

ПАРФЕНИТ

М. О. Драй-Хмаре

Трубадури, як Максим Рильский…

Где вырубают мрамор и гранит,

За темною грядою Аю-Дага,

Стоял над склоном горного оврага

Храм Артемиды — первый Парфенит.

Века бегут — но миф не позабыт.

Бессмертны чудеса Архипелага:

Горит Пилада верность и отвага,

Покорно Ифигения грустит.

И много лет в морском веселом блеске

Поэтам будут сниться весел всплески

И низкие ахейские челны,

А критики, на них взирая хмуро,

Их будут называть за эти сны

Презрительною кличкой — «трубадуры»…

22/XII. 1927

В ВЕРХОВЬЯХ КАЧИ

Л. А. Куриловой

Бурлите радостно, ключи беспечной Качи,

Звените струнами литого серебра —

Крутая, серая замшелая гора,

Вокруг — сады, дома, да известняк горячий.

Минули Бабуган. Уже вдали маяча

Наметилась Яйла, сурова и остра,

Росистой красотой блестят поля с утра,

И дивно-тихий лес молчит, как пруд стоячий.

Бушует зелени роскошной целина,

Веселых отзвуков рождается волна,

Как великан-удав, шоссе блестит от зноя,

И в щедрой пышности цветов, оттенков, нот

Сияет ясный взор спокойной глубиною

И голос молодой чарует и зовет.

1927

ЛОТОФАГИ

Одиссея, IX, 82–104

Из Трои, из кровавого тумана,

Из черных дней неистовой войны,

Царь Одиссей привел свои челны

На сонный берег тихого лимана.

Там жили мы, залечивая раны,

И лотофаги — той страны сыны —

Кормили нас, участия полны,

Чудесной пищей сладковато-пряной.

И ели мы, и забывали дом,

Друзей и близких, и в краю чужом

Уже мечтали о привольной жизни,

Но мудрый царь не дал остаться нам

И силою нас возвратил отчизне

Всем людям в назиданье и векам!

2/V. 1926