Овраги - [45]

ГЛАВА 10 КАТЕРИНА

На следующий день Роман Гаврилович переехал в дом, где до него обитал бывший председатель колхоза Игнат Шевырдяев.

Мите, просидевшему двенадцать лет в тесной комнатке городской коммунальной квартиры, новое жилище представилось дворцом.

Это было небольшое, крытое черепицей строение с оградкой, за которой чернели скелеты опаленных морозом яблонь. Стояло оно окнами на вечернюю зарю. Узкое крылечко вело в слепые сени. Справа в темноте сквозили щели наспех сбитого входа в хлев. Дверь в горницу угадывалась по кисло-сладкому запаху сырой рогожи, горница, выстланная в отличие от земляных полов большинства сядемских изб полуторными досками, и белая печь, прикрытая заслонкой, и треугольные полки в красном углу словно ждали Митю. На печи за занавеской он решил отвоевать себе спальное место. С лежанки туда легко забираться, а в нишках-печурках можно сушить варежки.

Оклеенная обоями переборка отделяла горницу от узенькой, как вагонное купе, комнатки. Там на голой койке с перекрещенными железными полосами валялся тулуп. «Здесь будет спать папа», — определил Митя.

За дверью, ведущей в хлев, было еще интереснее. Сразу за порогом располагался нужник невиданной конструкции: без сиденья, без сливного бачка и без стен, однако с никелированным крючком на двери. Оттуда при желании можно обозревать хлев со всем обзаведением, с кормушками, корытами, жердевыми перегородками для овец, приставную лестницу, ведущую на чердак. Митя взлетел туда, словно юнга на мачту.

Половину чердака занимал сеновал. Огребки сопревшего сена, налипшие на жердевом настиле, и теперь еще, на морозе, источали летний аромат пересохшей травы. Другая половина, расположенная над горницей, пахла так же, как и городские чердаки: пылью, каленой глиной печного стояка, мышиным пометом. Там и сям валялись вырезки из газет, тетради, номера журнала «Даешь», брошюра князя Урусова «Коза». Одну книжку Митя сунул за пазуху. Она была издана в 1910 году под редакцией инженера Энгельмейера и называлась «Как самому сделать аэроплан».

Дом был крепкий, надежный. Ставил его крестьянин по фамилии Тихомиров, сметливый и изворотливый мастер на все руки.

Поверив призыву «Обогащайтесь!», он заимел сортировку «Триумф», собственноручно сложил печь, покрыл черепицей крышу и прибил на крыльце подкову на счастье. В прошлом году его раскулачили. Дом отошел под правление колхоза, но, поскольку никому не было известно, что в этом правлении делать, ночевать там стал Игнат Шевырдяев.

И вот объявились новые хозяева.

Роман Гаврилович, потирая замерзшие уши, прошелся по дому. Горница враждебно отзывалась на его шаги нежилым эхом. О прежнем председателе напоминали только липкие ленты с дохлыми мухами, свисающие с потолка.

— Ну что же, Митька, — чересчур весело проговорил он. — Давай начинать жить, пока окончательно не застыли. На дворе двадцать пять градусов, а здесь, похоже, еще холодней. Дровишек нигде не видал?

— Нет. Можно палки в хлеву отломать. У нас ведь коровы не будет.

— Это еще неизвестно. Но ты прав, другого выхода нет.

Роман Гаврилович разыскал лопату и отправился на лесозаготовки. А когда вернулся, уже сидела первая гостья, женщина в латаной ватной стеганке. К стеганке, видимо, для красы был пришит куцый цигейковый воротник. Женщина была скуластая, кареглазая и молодая.

— Здравствуйте, — сказала она сурово.

— Здравствуйте, — ответил Роман Гаврилович, сбрасывая у печи беремя жердин. — Вы, гражданка, по какому вопросу?

— Меня Семен Ионыч прислали. Вам прислуживать.

— Он что, трезвый был или выпивши?

— Кто? Семен Ионыч?

— Да. Семен Ионыч.

— Трезвый. Ему жена пить не дает. Да вам-то что?

— Ступайте к Семену Ионычу и доложите, что я не эксплуататор, а слесарь седьмого разряда и член коммунистической партии. Привык работать своими руками.

— Как скажете, — женщина горько усмехнулась. — Своими руками овчарню поломали.

— Точно. Приехал и дров наломал. А что делать? Вечером здесь собираем правление.

— Знаю. Прикажите Семену Ионычу, пущай вам кизяк подвезут. Сам не спохватится. У него разум короткий. Затопить сумеете?

— Чего ж тут уметь?

— Все, значит, можете. Видать, военный?

— Нет, не удостоился. Из уральских казаков, а казаком не стал. У отца на коня денег не было… Чего-то дрова плохо горят.

— У вас лампа есть?

— Чего нет, того нет.

— Как же правление будете проводить? В потемках?

— Об этом не подумал. Тоже разум короткий. Вас величать как?

— Катерина.

— Растопи, Митя, в чайнике снег да приглашай тетю Катерину пить чай,

— Батюшки! Да у вас и воды нет! Ну и жильцов бог послал!

— Мы только приехали, — Митя надулся. — А вы ругаетесь. Как-нибудь разберемся. Верно, папа?

— Ишь ты какой зубастый, — Катерина усмехнулась, запеленала лицо платком и ушла, поглядевшись в зеркало, стоящее на полу.

Дрова разгорались. Митя набрал в чайник снега, протянул озябшие руки к трескучему пламени и сказал:

— А здесь хорошо, папа. Даже лучше, чем в вагоне.

— Лучше-то лучше, — Роман Гаврилович погрел руки о горячую кружку, — а было бы еще лучше, если бы мы помягче разговаривали с тетей Катей.

— А ну ее. Знает, что у нас овец нет, а палки жалеет. Ее, наверное, кто-нибудь поругал, а она на нас зло срывает.