Оуэн & Хаати. Мальчик и его преданный пес - [5]

Всякий раз, когда история по спасению животного заканчивается счастливо, общество использует эти фотографии «до и после» для изобличения фактов жестокого обращения людей с их «меньшими братьями». Но снимать пострадавших животных всегда тяжело и горестно. Мишель сделала несколько снимков анатолийского карабаша, когда тому еще не удалили изувеченную лапу и вид у него был очень жалостливый.

Покалеченный пес пережил в клинике свою первую ночь, а затем и еще одну, и у наблюдавших его ветеринаров появилась надежда. Никто так и не подал объявления о пропаже собаки, подходившей под его описание. Не имелось у пса и микрочипа, что было крайне странно для такой дорогой и довольно редкой породы. Сотрудники клиники были убеждены: все это вкупе указывало на акт бесчеловечной жестокости.

В течение следующих нескольких дней второй ветеринарный врач КОЗЖ, Фиона Бьюкен, не единожды встречалась со своими коллегами из клиники, чтобы обсудить, что делать дальше с их пациентом. Пес, конечно, был очень милым и добрым, но все они прекрасно знали, что, повзрослев, он станет очень крупным. Как сможет он управляться без одной лапы? Ветеринары долго спорили – быть, может, усыпить его было бы гуманней? Если бы пес потерял переднюю лапу, они бы, скорее всего, так и сделали. Но, в конце концов, решили дать ему шанс.

Когда шок от наезда поезда прошел, к покалеченному пациенту вернулась чувствительность к боли. А его раны были настолько страшными, что ветеринарам даже не удавалось сделать качественные рентгеновские снимки. Выбора не оставалось – лапа и хвост были раздроблены до кровавой каши, и спасти их было невозможно.

Как только состояние пса стабилизировалось и хирургическое вмешательство стало возможным, Фиона провела ему анестезию и удалила хвост у самого основания спинного хребта, а лапу – почти около бедра. Повремени она с ампутацией, и в рану могла проникнуть инфекция. В соответствии с политикой клиники по отношению к бездомным животным она также кастрировала пса. Позднее Фиона рассказывала: «Я могла только надеяться, что ему подыщут хороший приют. Я понимала, что пристроить его будет нелегко. Хотя, как бы это странно ни звучало, история, случившаяся с этим псом, и то, что он лишился одной лапы, могли только сильнее растрогать сердобольных людей и повысить его шанс на выбор из общей массы собак». Фионе приходилось выполнять, как она выразилась, «неблагодарную работу», но этот четвероногий пациент еще долго вспоминался ей после операции: «Было в нем что-то такое, что побуждало уделять ему особое внимание».

Никто не знал клички большого пса, но один за другим сотрудники общества проникались к животному. Они стали называть его «плюшевым мишкой». Несмотря на жестокость, проявленную к нему каким-то бессердечным человеком, их новый пациент постоянно искал внимания людей. Как и до операции, он, едва очнувшись от наркоза, начал пытаться привставать, приветствуя любого подходившего к нему человека. Те, кому доводилось видеть избитых до полусмерти собак, продолжающих вилять хвостом при виде человека, соглашались, что этому анатолийскому карабашу следовало дать настоящее имя. Уж слишком сухо, по-больничному, звучало журнальное «Бродяга: Е10», да и обзывать его «треногой» (как в среде ветеринаров было принято называть собак с тремя лапами) язык не поворачивался ни у кого. Очаровательный пес явно того не заслуживал.

И вот одному человеку, Алексу, работавшему с Мишель в обществе «Все для собак», пришла в голову кличка – Хаати.

Все согласились, что она подходит ему идеально. Кличка приклеилась. Она была производным от Хати. А Хати было уменьшительным от Хатико – прозвища чистокровного кобеля породы акита-ину, который в 1920-е годы прославился на всю Японию своей потрясающей верностью человеку. Каждую ночь он поджидал на железнодорожной платформе своего хозяина, возвращавшегося поездом с работы. (Кличка «Хатико» значила в переводе «верный пес номер 8 – он был восьмым щенком в помете – а также «принц».) В один из майских дней 1925 году с владельцем Хати, профессором Токийского университета Эйсабуро Уэно, случился инсульт, прямо на работе, и домой он не вернулся. Десять лет по его кончине Хати продолжал приходить на станцию и понапрасну ждал своего хозяина. Пассажиры пригородных поездов, встречавшие пса каждую ночь на платформе, вскоре подружились с ним и стали подкармливать. А слухи о его безграничной верности распространились по всей стране. Газеты пестрели статьями о нем – Хати стал настоящим героем. Учителя приводили его детишкам в пример, как олицетворение настоящей верности, которую бы и им следовало выказывать своему императору и своим родителям. И вскоре Хати стал источником национальной гордости.

На станции в честь верного пса – и еще в его присутствии – была установлена бронзовая скульптура работы известного художника. Нужды военного времени вынудили властей ее переплавить, но по окончании войны сын мастера воссоздал копию скульптуры. Памятник стал популярным местом свиданий на станции; люди и по сей день собираются у «входа Хатико», а выражение «встретимся у Хатико» понятно большинству жителей Токио. Точное место, где преданный пес поджидал своего хозяина, обозначено бронзовыми отпечатками лап.