Отворите мне темницу - [133]
– Опозоритесь вы, Стрелецкий, со своей скандинавской мифологией! – с улыбкой предрёк Нерестов. – Евдокия Павловна, вы ведь тоже так считаете?
Но графиня Беловзорова уже отвернулась от спорщиков.
– Простите меня, господа, но я должна сказать несколько слов Варе… госпоже Зосимовой! Наконец-то она появилась!
В залу с открытой веранды действительно входила художница в кольце жарко споривших молодых людей и девушек. Варя не принимала участия в споре; она серьёзно слушала, как Петя Чепурин кричит о том, что современная живопись должна отражать современность, иначе грош ей цена и позор в веках.
– Варя, я ведь прав?! Разве не поэтому живопись наша вечно плетётся в хвосте искусств? Посмотрите на литературу, на критику, на поэзию! Как широко они шагнули в последнее время, какие вопросы поднимают, – дух захватывает! Достоевский-то, а? А Чернышевский?! А наши по-прежнему преют в классах за мраморными бюстами и ничего кругом себя не видят! Слава богу, что хоть Крамской да Перов… да ещё наш Пукирев! Вот это мощный удар, это сила настоящая! Такими передовые творцы и должны быть! Варя, ну чему вы улыбаетесь? Неужто не согласны?
– Конечно же, вы правы. – улыбнулась Варя. – но я сама себя, к сожалению, к передовым творцам причислить не могу.
– Не кокетничайте, Зосимова! – раздалось сразу несколько возмущённых голосов. – У вас ни одной Афродиты на картине нету! Ни одной Венеры с Марсом! Вы даже в Италии вакханок не писали! У вас одни крестьянки да босая ребятня!
– Вовсе нет! – весело рассмеялась Варя. – Обратите свой неблагосклонный взор на портрет княжны Тоневицкой моей работы! Во-он, висит у окна! Во вполне академической манере исполнен на заказ! Владелец насилу согласился уступить его на несколько дней для выставки!
– Ну, и что ж с того? – сердито пожал плечами Петя. – Все мы работаем на заказ, жизнь такова: брюхо каждый день своего требует! Но суть-то в том…
– Господа, господа, оставьте Варвару Трофимовну в покое! – решительно втиснулась в толпу молодёжи Евдокия Павловна. – Перестаньте её теребить и требовать, чтобы она размахивала знаменем… всё равно каким! Художник прежде всего должен быть свободен и независим! Варенька, я похищаю вас для важного разговора! Господа, я верну вам госпожу Зосимову через несколько минут! И ведите себя прилично!
– Что случилось, Евдокия Павловна? – слегка встревоженно спросила Варя, оказавшись наедине с графиней на обширной, усыпанной палыми листьями веранде.
– Варя, отчего вы не выставили своё «Прощание»? – решительно спросила графиня, с упрёком глядя на художницу. – Ведь это могло быть венцом нынешней выставки! Может быть, моё скромное мнение для вас ничуть не важно – но ведь и Нерестов эту картину видел! И пришёл в неистовый восторг! И есть от чего! Да вы ведь и сами знаете, что «Прощание» – лучшее из написанного вами! Вы ведь не будете отрицать?
Варя молча покачала головой.
– Но так в чём же дело, девочка моя? Я, признаться, и подумать не могла, что вы не станете!.. Даже и место для неё определила отменное – между двумя колоннами, где сейчас «Старик-колдун» висит! Колдун, конечно, бесподобен, Зарянко колорит очень хвалил, но «Прощание»… – внезапно лицо Беловзоровой изменилось. – Варя, вы… надеюсь, вы её ещё никому не продали?!
– О нет, нет! – поспешно заверила Варя. – И не собиралась!
– Ох, слава богу! – вздохнула графиня. – Хорошо ещё, что вы не мужчина и водки не пьёте… А то сами знаете, как бывает – вчера пообещал продать, а нынче, глядишь, и пропил! И потом отыскивает мой Федот картину на Сухаревке бог знает в каких руках – и хорошо, если не испорченную, не облитую вином и не разрубленную топором!
– Поверьте, «Прощания» я не пропила. – серьёзно заверила Варя.
– Но тогда почему же?!.
Варя молчала. Молчала долго и мучительно, глядя на то, как догорает рыжее сияние над садом, как гаснут между корявыми стволами яблонь длинные лучи и от набережной навстречу им ползут седые космы тумана. Дневное тепло неумолимо уходило. От темнеющих деревьев тянуло сыростью.
– Евдокия Павловна, вы должны меня простить. – наконец, выговорила Варя. – Я знаю, что обещала вам… и Акиму Перфильичу… И, наверное, это в самом деле самое лучшее, что мне удалось написать… Но… Когда там, в Риме, я начала её писать, у меня в мыслях не было, что когда-нибудь картина будет выставлена. Что много людей, чужих людей, увидит… Не могу я, право, как господин Пукирев!.. Пусть уж лучше она всю жизнь у меня за сундуком простоит! Это же всё равно, что отдавать в журнальную печать личные письма!
– Мне кажется, я понимаю. – медленно произнесла графиня. – Девочка моя, да вы, кажется, плачете? Неужто всё так живо до сих пор?
Варя с трудом улыбнулась – и две тяжёлые слезы сбежали по её щекам.
– Боже мой… Ну, а вы не пробовали написать то же, но с натурщиками? Впрочем, что же я спрашиваю… Иногда перемены в картине только портят её.
Коротким кивком Варя подтвердила правоту графини.
– Что ж… жаль. Право, жаль. – с тяжёлым вздохом сказала Евдокия Павловна. – Эта картина сделала бы вам имя! Впрочем – жаловаться всё равно не на что. Вы обратили внимание, как Сергей Константинович рассматривал ваши полотна? И уж если даже Стрелецкому нравятся… Это успех, девочка моя, настоящий успех! И я очень рада за вас! И за себя, конечно! Не зря вам ставили руку в Париже и Риме! Аким Перфильич может что угодно говорить, но я не устану твердить: без сотни рисунков каждый день художник – ничто! Однако, нас ждут! Вернёмтесь к гостям.
Ссыльный дворянин Михаил Иверзнев безответно влюблен в каторжанку Устинью, что помогала ему в заводской больнице. И вот Устинья бежала – а вместе с ней ее муж, его брат и дети. След беглецов затерялся… Неужели они пропали в зимней тайге? Сердце доктора разбито. Он не замечает, как всё крепче влюбляется в него дочь начальника завода – юная Наташа. И лишь появление на заводе знаменитого варшавского мятежника Стрежинского заставляет Михаила другими глазами посмотреть на робкую, деликатную барышню…
Ох как тяжела доля сироты-бесприданницы, даже если ты графская дочь! Софья Грешнева сполна хлебнула горя: в уплату карточного долга родной брат продал ее заезжему купцу. Чтобы избежать позора, девушка бросилась к реке топиться, и в последний момент ее спас… подручный купца, благородный Владимир. Он помог Софье бежать, он влюбился и планировал жениться на юной красавице, но судьба и злые люди делали все, чтобы помешать этому…
Они горячо влюблены в Устинью – ссыльный дворянин Михаил Иверзнев и уважаемый всеми крестьянин Антип Силин… А она не на жизнь, а на смерть любит своего непутевого Ефима, с которым обвенчалась по дороге в Сибирь. Нет ему покоя: то, сгорая от ревности к жене, он изменяет ей с гулящей Жанеткой, а то и вовсе ударяется в бега, и Устинье приходится умолять суровое начальство не объявлять его в розыск…
Крепостная девушка Устинья, внучка знахарки, не по-бабьи умна, пусть и не первая красавица. И хоть семья её – беднее некуда, но именно Устю сватает сын старосты Прокопа Силина, а брат жениха сохнет по ней. Или она и впрямь ведьма, как считают завистницы? Так или иначе, но в неурожае, голоде и прочих бедах винят именно её. И быть бы ей убитой разъярённой толпой, если бы не подоспели Силины. Однако теперь девушке грозит наказание хуже смерти – управляющая имением, перед которой она провинилась, не знает пощады.
Разлука… Это слово прочно вошло в жизнь сестер Грешневых. Они привыкли к одиночеству, к вечной тревоге друг за друга. У них больше нет дома, нет близких.Как странно складывается судьба!Анна становится содержанкой. Катерина влюбляется без памяти в известного в Одессе вора Валета и начинает «работать» с ним, причем едва ли не превосходит своего подельника в мастерстве и виртуозности.И лишь Софье, кажется, хоть немного повезло. Она выходит на сцену, ее талант признан. Музыка – единственное, что у нее осталось.
Мыслимое ли дело творится в Российской империи: потомок старинной дворянской фамилии Михаил Иверзнев влюбился в крепостную крестьянку Устинью, собственность его лучшего друга Никиты Закатова! А она мало того что дала решительный отказ, храня верность жениху, так еще и оказалась беглой и замешанной в преступлении – этот самый жених вместе с братом, защищая ее, убил управляющую имением. И страдать бы Иверзневу от неразделенной любви, если бы не новая беда – за распространение подозрительной рукописи среди студентов он схвачен жандармами.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.