Отворите мне темницу - [103]
– Батюшки… красота-то какая! Мне?! Благодарствую, барышня! Уж и чем отслужить, не ведаю! И как не пожалели-то? «Ванька мокрый», поди, года три уж у вас обретается? Вон как разросся-то!
– Тебе нравится? – обрадовалась и Наташа. – Ну, и очень хорошо! Кстати, может быть, ты додумаешься, что с ним делать? Он каждый раз сбрасывает бутоны! Просто хоть плачь!
– Это ему сухо, видать. – задумчиво сказала Василиса, не замечая, каким радостным взглядом обменялись Устя с Иверзневым. – Он ведь, барышня, на то и «мокрый», что без воды ему вовсе худо… прямо как траве болотной! А впотьмах и вовсе не зацветёт! Ежели вот, к примеру, его на солнечное окно выставить да каждый день под корешок настоянную воду лить…
Дискуссия о воспитании бальзамина затянулась на добрых полчаса. Василиса жадно рассматривала свежие стрелы листьев, завязи розовых бутонов, на пальцах показывала, сколько воды и в какие часы требуется impatiens[4] вообще и impatiens velvetea[5] в частности, растирала в пальцах землю из горшка и озабоченно пробовала её на вкус. Её синие глаза сияли, ровные красивые зубы светились в улыбке. Наташа со всем соглашалась, кивала. Восхищённо, словно античную статую в галерее, разглядывала Васёну.
– Господи, как же она феноменально хороша! – вполголоса выговорил Иверзнев, тоже глядя на Василису. – Даже страшно смотреть! Все римские Венеры и Афродиты меркнут! Устя, нужно срочно пристроить её замуж за Антипа, – иначе здешний народ сорвётся с цепи. Я знаю что говорю! В палате третьего дня опять морды били друг дружке! Теперь уже не прикроешься тем, что она убогая! Просто прекрасная женщина в абсолютно здравом уме! Послушай, как она разговаривает! Связно, скоро, разумно! А ведь всего три месяца прошло!
– Господи, Михайла Николаевич, да нешто я спорю? – отозвалась Устинья. – Я бы только свечку Богу поставила!
– Так поговори с Антипом! Чего он дожидается?!
– Не… Тут наскоком нельзя. – вздохнула Устинья. И загрустила о чём-то, глядя через плечо Иверзнева в роящееся солнечными пылинками окно. Однако, долго стоять в покое ей не дали: в комнату заглянула Меланья и сердитым жестом позвала Устю. Следом ушёл и Иверзнев, легкомысленно оставив гостью наедине с Василисой. Впрочем, обе этого даже не заметили.
– Васёна, так ты здесь работаешь?
– Куда «работаю», барышня… Работают Устя, да Малаша, да барин, а я – так… Воды принести, полы помыть. Вот иногда снадобье какое попроще сболтать Устя Даниловна дозволит… Сами видите, у неё все стены завешаны.
– А я-то думала – это просто для хорошего запаха…
– Скажете тоже! Всё лекарская травка, всё в дело пойдёт! Каждый день, почитай, из тайги несём. На той неделе малины принесли четыре туеса, сушить разложили… – при слове «малина» Василиса вдруг перестала улыбаться и серьёзно задумалась. Наташа жадно рассматривала висящие вдоль стен пучки уже подсохших и ещё свежих трав, соцветий, корешков. На длинном некрашеном столе лежал, источая медовый запах, целый ворох донника. Рядом из корзины топорщились угрожающего вида лохматые корни.
– А почему вот это не висит на стене?
– Ась, барышня?.. А с этим не успели ещё. Уж позвольте, я прямо сейчас начну. А то до ночи так руки и не дойдут, Устя Даниловна осерчает… – говоря, Василиса уже ловко разбирала упругие, пачкающиеся зеленью стебли донника. С длинных соцветий ей на колени сыпалась золотистая пыльца. Наташа зачарованно наблюдала за её действиями.
– Как ты ловко… А можно мне тоже?
– Отчего ж нет? Только по многу в пучок не берите. А то серёдка запреет. Вон, стебелёчком связать, и…
– Ой, он у меня сломался!
– Это пустяки, другой возьмите. И лучше потоньше, а то вдругорядь сломается. Ручки не наколите, донник – он хитрый… да ведь не отмоете опосля!
– Это ничего, ничего… Смотри – получилось! Как же тут хорошо пахнет, как в раю! Жаль, что у меня нет карандаша, я бы сделала набросок… – сокрушалась Наташа, глядя на то, как Василиса ловко и быстро связывает стебли донника и вешает пучки на суровую нитку. Пока барышня справилась с двумя пучками, Василисина нитка уже была вся унизана золотистыми вениками.
– А что потом с ним делать?
– Ну, много чего! Во-первых, от кашля да мокроты. Потом ещё от чирьев годится. Ежели нарвёт где или бубунька вскочит…
– Бу… кто?
– Это такая шишка красная, от грязи больше случается. А как лопнет – так смердит от неё сильней, чем от худого порося! Всякое тут, на заводе, случается… – тут Василиса, наконец, заметила побледневшее лицо барышни и осеклась. – Да вам оно ни к чему…
– На… напротив, мне очень интересно! – храбро заверила Наташа. – Вот если бы я умела лечить, как ты…
– Я, барышня, ничего не умею. Это Устя Даниловна у нас фершалка… Дядя Сидоров, да куда ж ты в сапогах-то?! Сколько раз говорено было! Устя Даниловна заругается!
– Извиняемся. – прогудел конвойный солдат, заглядывая из сеней. – Только примите тут у меня Синицу, железа ему растёрли опять… Тесно слишком заковали, переменить надобно, а до начальства не доищешься! Устя Даниловна занята, что ль?
– Перация у них. – сурово сказала Васёна, смахивая с колен пыльцу донника. – Да я сама всё сделаю. Заводи. Железа-то сняли?
Ссыльный дворянин Михаил Иверзнев безответно влюблен в каторжанку Устинью, что помогала ему в заводской больнице. И вот Устинья бежала – а вместе с ней ее муж, его брат и дети. След беглецов затерялся… Неужели они пропали в зимней тайге? Сердце доктора разбито. Он не замечает, как всё крепче влюбляется в него дочь начальника завода – юная Наташа. И лишь появление на заводе знаменитого варшавского мятежника Стрежинского заставляет Михаила другими глазами посмотреть на робкую, деликатную барышню…
Ох как тяжела доля сироты-бесприданницы, даже если ты графская дочь! Софья Грешнева сполна хлебнула горя: в уплату карточного долга родной брат продал ее заезжему купцу. Чтобы избежать позора, девушка бросилась к реке топиться, и в последний момент ее спас… подручный купца, благородный Владимир. Он помог Софье бежать, он влюбился и планировал жениться на юной красавице, но судьба и злые люди делали все, чтобы помешать этому…
Они горячо влюблены в Устинью – ссыльный дворянин Михаил Иверзнев и уважаемый всеми крестьянин Антип Силин… А она не на жизнь, а на смерть любит своего непутевого Ефима, с которым обвенчалась по дороге в Сибирь. Нет ему покоя: то, сгорая от ревности к жене, он изменяет ей с гулящей Жанеткой, а то и вовсе ударяется в бега, и Устинье приходится умолять суровое начальство не объявлять его в розыск…
Мыслимое ли дело творится в Российской империи: потомок старинной дворянской фамилии Михаил Иверзнев влюбился в крепостную крестьянку Устинью, собственность его лучшего друга Никиты Закатова! А она мало того что дала решительный отказ, храня верность жениху, так еще и оказалась беглой и замешанной в преступлении – этот самый жених вместе с братом, защищая ее, убил управляющую имением. И страдать бы Иверзневу от неразделенной любви, если бы не новая беда – за распространение подозрительной рукописи среди студентов он схвачен жандармами.
Крепостная девушка Устинья, внучка знахарки, не по-бабьи умна, пусть и не первая красавица. И хоть семья её – беднее некуда, но именно Устю сватает сын старосты Прокопа Силина, а брат жениха сохнет по ней. Или она и впрямь ведьма, как считают завистницы? Так или иначе, но в неурожае, голоде и прочих бедах винят именно её. И быть бы ей убитой разъярённой толпой, если бы не подоспели Силины. Однако теперь девушке грозит наказание хуже смерти – управляющая имением, перед которой она провинилась, не знает пощады.
Разлука… Это слово прочно вошло в жизнь сестер Грешневых. Они привыкли к одиночеству, к вечной тревоге друг за друга. У них больше нет дома, нет близких.Как странно складывается судьба!Анна становится содержанкой. Катерина влюбляется без памяти в известного в Одессе вора Валета и начинает «работать» с ним, причем едва ли не превосходит своего подельника в мастерстве и виртуозности.И лишь Софье, кажется, хоть немного повезло. Она выходит на сцену, ее талант признан. Музыка – единственное, что у нее осталось.
Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.