Отворите мне темницу - [101]
– Ах, вот бы мне посмотреть! – всплеснула руками Наташа. – Но, вы сказали, её уже здесь нет?
– Бежала вместе с мужем позапрошлой весной. Ещё и с грудным младенцем на руках!
– Их не поймали?
– Цыгане знают толк в побегах. Но вы не огорчайтесь, Наталья Владимировна. Здесь и без Катьки есть на что взглянуть. – говоря, Иверзнев испытующе смотрел на девушку. Та ответила ему ясным, заинтересованным взглядом.
– О, я очень бы хотела… Может быть, от меня здесь могла бы быть какая-то польза? Папа вот со мной спорит, а я думаю… мне кажется… что глупо жить на свете вот такой бессмысленной куклой. Ни труда, ни прока, ни облегчения кому-то от твоего существования…
– Этому сейчас учат в Смольном институте? – пристально, без насмешки глядя на взволнованную девушку, поинтересовался Иверзнев.
– Да… То есть, нет, не совсем… Это наш инспектор… Да вам, должно быть, неинтересно вовсе! – совсем смешалась, вся порозовев, Наташа.
– Напротив, очень интересно. – улыбнулся Иверзнев. – Знаете, Наталья Владимировна, когда вы так говорите, то очень напоминаете мою сестру. Вера тоже оканчивала курс в институте и суждения имела такие же… Кстати, одному нужному делу вы уже можете помочь – если, конечно, пожелаете.
– В самом деле? – обрадовалась Наташа. – Вы меня не разыгрываете? Но чем же я могу быть полезна?
В двух словах Михаил рассказал о Василисе. Наташа слушала внимательно, серьёзно, не сводя с собеседника задумчивого взгляда, – и Иверзнев с изумлением чувствовал, что его неудержимо тянет улыбнуться этой серьёзной барышне, которая не любит танцев.
– …и положительная реакция – исключительно на цветы! – закончил он. – Причём не на сорванные, а растущие в земле! Ваша пеларгония… то есть, герань, помните? – просто чудо сотворила!
– А я-то думала, зачем ему понадобились эти цветы! – обрадованно подхватила Наташа. – Этот Антип – муж вашей Василисы? Или жених?
– Не то и не другое… пока. Мы боимся загадывать. И вот, я хотел попросить вас – может быть, не жаль будет пожертвовать какой-нибудь отросток или листочек, который способен прижиться? Право, очень интересно наблюдать динамику исцеления…
– Ах, да зачем же отросток? – весело перебила Наташа. – Я и целый цветок могу отдать! У меня есть прекрасный розовый «ванька мокрый»… и огромная белая герань! Если это может помочь, то хоть завтра и заберите! А… мне можно будет прийти и посмотреть лазарет? Я тогда сама и принесла бы цветы!
– Право, не уверен, что вам понравится. – помолчав, заметил Иверзнев. – Каторжане – народ маловоспитанный… ругаются… звуки всякие издают… Да и крови с грязью много. Боюсь, ваш папенька не одобрит.
Наташа тяжело вздохнула:
– Может быть, смогу его уговорить… Невозможно же целыми днями сидеть дома и ничего не делать! Очень обидно, что я ничего не умею. Я пробовала говорить с папенькой об этом, но он и слушать ничего не хочет! Он вовсе не хотел везти меня сюда и очень боится…
– Бояться здесь нечего. – заверил Иверзнев. – Конечно, люди на заводе разные попадаются… как и везде. Но бояться не нужно. Надеюсь, что, пожив здесь какое-то время, господин Тимаев изменит своё мнение о здешнем населении. Может быть…
Договорить он не успел: к ним подошёл хозяин дома под руку со смеющейся мадам Лазаревой. После вальса Лидия Орестовна стала ещё прекрасней: карие глаза весело блестели, грудь волнующе вздымалась в низком декольте, а слегка растрепавшиеся локоны причёски лишь добавляли молодой женщине шарма. Тимаев, запыхавшийся и явно уставший, не сводил с неё взгляда.
– Наташенька, ну можно ли сидеть на месте во время бала? – шутливо обратился он к дочери. – Что подумают наши гости о тебе? Ты ведь прелестно танцуешь! Нельзя же, в самом деле, тратить юность только лишь на книги? Лидия Орестовна, вы ведь со мной согласны?
– О, полностью! – блеснув зубами и мастерски дрогнув ресницами, подтвердила Лазарева. – Вы, Натали, не успеете оглянуться, как молодость за поворотом останется – и помянуть будет нечего! Неужто Михаил Николаевич вас не пригласил?
– Мы были слишком увлечены разговором. – пояснил Иверзнев вместо запнувшейся Наташи. – Право, Наталья Владимировна высказывает весьма интересные мысли…
– Вот так я и знал! – горестно собрал морщины на лбу Тимаев. – Мысли! Помилуйте, какие же мысли могут быть у девицы шестнадцати лет?! Ещё в Петербурге и я, и тётушки ей твердили: не увлекайся чтением чрезмерно, тебе это вовсе ни к чему… Нет! Никого не слушала! А я, каюсь, всегда у неё на поводу иду: хочет книжек – пожалуйста…
– Напрасно, напрасно, Владимир Ксаверьич! – звонким колокольчиком рассмеялась Лазарева. – Повзрослев, Наталья Владимировна вас за это не поблагодарит!
Наташа молча улыбнулась, и Михаил невольно удивился: как мгновенно изменилось, стало холодным и замкнутым это нежное, почти детское личико. Бросив на смеющуюся Лазареву негодующий взгляд, он поспешно сказал:
– Позвольте вас ангажировать на котильон, Наталья Владимировна. Ваш папенька прав: на балу, пожалуй, стоит всё же танцевать.
Он поднялся и увлёк Наташу к центру залы. Тимаев галантно усадил Лазареву на стул у стены и отправился за морсом. Оставшись одна, Лидия Орестовна украдкой поискала глазами мужа. Того нигде не было.
Ссыльный дворянин Михаил Иверзнев безответно влюблен в каторжанку Устинью, что помогала ему в заводской больнице. И вот Устинья бежала – а вместе с ней ее муж, его брат и дети. След беглецов затерялся… Неужели они пропали в зимней тайге? Сердце доктора разбито. Он не замечает, как всё крепче влюбляется в него дочь начальника завода – юная Наташа. И лишь появление на заводе знаменитого варшавского мятежника Стрежинского заставляет Михаила другими глазами посмотреть на робкую, деликатную барышню…
Ох как тяжела доля сироты-бесприданницы, даже если ты графская дочь! Софья Грешнева сполна хлебнула горя: в уплату карточного долга родной брат продал ее заезжему купцу. Чтобы избежать позора, девушка бросилась к реке топиться, и в последний момент ее спас… подручный купца, благородный Владимир. Он помог Софье бежать, он влюбился и планировал жениться на юной красавице, но судьба и злые люди делали все, чтобы помешать этому…
Они горячо влюблены в Устинью – ссыльный дворянин Михаил Иверзнев и уважаемый всеми крестьянин Антип Силин… А она не на жизнь, а на смерть любит своего непутевого Ефима, с которым обвенчалась по дороге в Сибирь. Нет ему покоя: то, сгорая от ревности к жене, он изменяет ей с гулящей Жанеткой, а то и вовсе ударяется в бега, и Устинье приходится умолять суровое начальство не объявлять его в розыск…
Мыслимое ли дело творится в Российской империи: потомок старинной дворянской фамилии Михаил Иверзнев влюбился в крепостную крестьянку Устинью, собственность его лучшего друга Никиты Закатова! А она мало того что дала решительный отказ, храня верность жениху, так еще и оказалась беглой и замешанной в преступлении – этот самый жених вместе с братом, защищая ее, убил управляющую имением. И страдать бы Иверзневу от неразделенной любви, если бы не новая беда – за распространение подозрительной рукописи среди студентов он схвачен жандармами.
Крепостная девушка Устинья, внучка знахарки, не по-бабьи умна, пусть и не первая красавица. И хоть семья её – беднее некуда, но именно Устю сватает сын старосты Прокопа Силина, а брат жениха сохнет по ней. Или она и впрямь ведьма, как считают завистницы? Так или иначе, но в неурожае, голоде и прочих бедах винят именно её. И быть бы ей убитой разъярённой толпой, если бы не подоспели Силины. Однако теперь девушке грозит наказание хуже смерти – управляющая имением, перед которой она провинилась, не знает пощады.
Разлука… Это слово прочно вошло в жизнь сестер Грешневых. Они привыкли к одиночеству, к вечной тревоге друг за друга. У них больше нет дома, нет близких.Как странно складывается судьба!Анна становится содержанкой. Катерина влюбляется без памяти в известного в Одессе вора Валета и начинает «работать» с ним, причем едва ли не превосходит своего подельника в мастерстве и виртуозности.И лишь Софье, кажется, хоть немного повезло. Она выходит на сцену, ее талант признан. Музыка – единственное, что у нее осталось.
Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.