Ответный матч - [2]

— Определенно это спортсмен-профессионал, — сказал я, беря в руки газету.

— Кроусхей больше чем просто спортсмен! — воскликнул Раффлс. — Он — художник, и я ему завидую. Из всех людей выбрать именно викария! Превосходно! Превосходно! Но это еще не все. На стенде в клубе я прочел, что неподалеку от Доулиша сегодня же было совершено разбойное нападение. На одной из проселочных одноколейных дорог был найден священник в бессознательном состоянии. Это — опять-таки дело рук нашего приятеля. В телеграмме об этом ни слова, но факт самоочевидный. Он просто вырубил какого-то мужика, сменил свою одежду и бодро двинулся к столице. Разве это не замечательно? И разве это не лучшее из всего того, что когда-либо совершалось в подобном роде?

— Но зачем это Кроусхей двинулся к столице?

С лица Раффлса тотчас же испарилось все воодушевление. Стало ясно, что я напомнил ему о чем-то крайне неприятном: о том, что он забыл, объективно радуясь успехам, так сказать, товарища по роду деятельности. И прежде чем ответить, Раффлс посмотрел через плечо в направлении прихожей.

— Я убежден, — произнес он, — что этот бродяга идет ко мне!

Высказав вслух эту мысль, А. Дж. Раффлс вновь стал самим собой: все тот же спокойно-веселый, цинично-невозмутимый вид, с каким он обычно забавлялся подобными ситуациями.

— Но послушай, что ты хочешь этим сказать? — спросил я. — Что известно Кроусхею о тебе?

— Не много, но он меня подозревает.

— Почему это?

— Потому, что по-своему он не глупее меня, потому, Кролик, что, имея глаза на башке, не лишенной начисто мозгов, он должен был догадаться. Однажды он встречал меня в компании старого Бэерда. Он наверняка видел меня в тот самый день, когда мы пробирались в Милчестер, так же как и потом, на крикетном поле. Да что там говорить, мне известно это точно, так как он написал мне об этом еще до суда.

— Он написал тебе? И ты ничего мне не сказал?!

Раффлс привычно пожал плечами, ответив таким образом на мои постоянные сетования.

— Что бы это дало, мой дорогой друг? Лишний раз разволновало бы тебя, и все.

— Ну, и что же он написал?

— Что ему очень жаль, что его взяли до того, как он вернулся в столицу, и что по этой причине он не смог удостоиться чести нанести мне визит, как он намеревался сделать. Тем не менее лично он глубоко убежден, что это лишь кратковременная задержка, позволяющая как бы продлить удовольствие, и поэтому он просит меня не попадать за решетку прежде, чем освободится он. Кроусхей, разумеется, знал, что пропало ожерелье леди Мелроуз и что он его не брал. Он написал, что человек, способный выбрать ожерелье, оставив все остальное, ему по душе. И все такое прочее, присовокупив определенные, не слишком заманчивые предложения, рассчитанные на далекое будущее, которое, боюсь, может оказаться весьма и весьма близким! Я удивлен лишь тем, что он еще не объявился здесь.

Раффлс вновь кинул взгляд в сторону прихожей, погруженной в темноту и закрытой изнутри столь же основательно, как и снаружи. Я спросил его, что же он собирается предпринять.

— Пусть себе стучит, ежели вообще сюда доберется. Портье должен будет сказать ему, что я уехал из города, и через час-другой это, кроме всего прочего, станет соответствовать истине.

— Ты уезжаешь сегодня вечером?

— В семь пятнадцать с платформы на Ливерпуль-стрит. Я совсем немного рассказывал тебе о своей родне, Кролик, но у меня есть самая замечательная на свете сестра, которая вышла замуж за сельского священника и живет теперь в одном из восточных графств. Супруги всегда рады встрече со мной и постоянно приглашают меня посещать проповеди с целью приобщения к религии. Мне жаль, что тебя там не будет и что ты не услышишь мою лекцию в это воскресенье, Кролик. Свои самые лучшие замыслы я выносил в этом приходе, и я не знаю для себя лучшей гавани во время шторма. Однако мне пора собираться. Я подумал, что обязан сказать тебе, куда я направляюсь, — на случай, если ты захочешь последовать моему примеру.

Он швырнул в камин окурок сигареты, потягиваясь, встал с кресла и в этой далекой от удобства позе застыл. В следующее мгновение я, уловив направление его взгляда, тоже поглядел туда и тотчас же сам оказался на ногах. На пороге раздвижной двери, отделявшей гостиную от спальни, стоял хорошо сложенный мужчина в дурно сидевшем на нем костюме из тонкого черного сукна с шелковистой отделкой. Он поклонился так низко, что его круглая голова представилась нам как розовый шар, покрытый короткими рыжими волосами.

И хотя я недолго рассматривал это столь неожиданно возникшее существо, за этот краткий промежуток времени Раффлс сумел вновь обрести самообладание. Когда я опять посмотрел на него, он уже улыбался и стоял засунув руки в карманы.

— Кролик, позволь представить тебя нашему выдающемуся сподвижнику мистеру Реджинальду Кроусхею. — Раффлс был сама любезность.

Круглая голова вынырнула из глубокого поклона, открыв морщинистый лоб и бритую физиономию с крупными, грубыми чертами лица, которая, насколько я теперь припоминаю, отличалась малиновым цветом из-за впившегося в шею слишком узкого воротничка рубашки. Но все эти мои наблюдения можно считать поверхностными, ибо внутри меня созрело мое собственное заключение, и я резко повернулся к Раффлсу.